Трубадура

Маленькая худенькая Тура стала объектом насмешек с первых дней. Необычный цвет волос, еще более странная речь – она к семи годами всё еще говорила тихо, невнятно, неуверенно и с акцентом. Имя странное. Когда всех детей просили назвать имя, она встала, едва видимая из‑за парты, и пробубнила себе под нос: «Тура Дурова». Прозвище Трубадура тут же прилипло к ней. Иногда его сокращали до просто Дуры.

Яшку Больцмана, круглого отличника, игравшего на фортепиано и домбре, до седьмого класса водила в школу бабушка. Он был тоже классическим кандидатом в парии. Подружились они только в четвёртом классе, но сохранили свою дружбу до конца школы. А потом Яшка поступил в Университет точной механики и оптики, но через два года по обмену уехал в Калифорнийский университет, и пути их разошлись.

Сейчас перед Турой стоял совершенно другой человек. Не тот Яшка Больцман по прозвищу Боцман, которого она знала в школе. Он больше не был круглым, скорее, слегка перекачанным, а не упитанным, как ей показалось вначале. Высокий лоб, переходящий в начинающуюся раннюю лысину, его не портил. Живые глаза, улыбка и общий вид крайне уверенного в себе и довольного жизнью человека.

– Яша, ты какими судьбами тут?

– Бабушка умерла. Приехал вопрос с квартирой решать.

– Мои соболезнования. А родители?

– Они давно в Израиле, – пожал плечами Больцман. – Не, они на похороны приехали. Но уже обратно свалили. Бабку сколько раз с собой звали, – Яша вздохнул. – Но она наотрез, в глухую несознанку. А теперь вот… Квартиру мне завещала, я и расхлёбываю.

Тура не сводила со школьного друга глаз. Ну надо же – Яшка. Яшка, но совсем другой.

– Ты сейчас там же… на втором этаже?

– Да ну тебя! – Яшка только что руками не замахал. – Там ужас что творится! Там жить невозможно. Я на Английском квартиру снимаю. А эту, бабушкину, надо сначала в порядок привести, ремонт хотя бы косметический. А потом уж продавать. Да еще кошки эти! – Он закатил глаза. – Слушай, Тура, тебе кошка не нужна? Рыжая есть, и полосатая, и какая‑то белая, но она со сломанным хвостом…

Тура рассмеялась.

– Нет, спасибо, мне и без кошки проблем хватает.

– Дед? – понимающе кивнул Больцман. – Жив еще, курилка?

– Жив, – кивнула Тура. – И надеюсь, еще поживёт. Знаешь, не готова я морально к похоронам и… Ой, извини!

– Да нормально всё, – махнул рукой Яша. – Дело житейское.

– Ты с родителями живёшь? – Ей на самом деле было интересно. И усталость вдруг спряталась, и мелкий дождик вперемешку с лёгким ранним снежком не мешал.

– Я в Канаде сейчас живу, – с лёгким оттенком самодовольства сообщил Яков. – А до этого в Штатах работал.

– Тебя так надолго отпустили с работы?

Больцман говорил о каких‑то свершено удивительных для нее вещах. И было правда любопытно ужасно.

– А я, знаешь, решил на родине пожить, – усмехнулся Яша. – Уже и работу нашёл. И по деньгам нормально, без потерь. Одноклассников этих ваших буду админить. Потусуюсь тут полгода‑год – как дела с наследством решу. А там видно будет.

Туре оставалось только уважительно кивнуть. Видели бы сейчас Яшу Боцмана те, кто над ним смеялись в школе. Тура была уверена, что никто из них не добился того, что имел сейчас Яша – высокооплачиваемую работу, которая позволяла ему легко перемещаться между странами и жить там, где удобно.

– Ты с кем‑то из наших общалась? – Яшка словно угадал ее мысли.

Тура отрицательно покачала головой.

– Как на личном фронте? – поинтересовался Больцман.

– Отступаю и несу потери, – сказала она грустно.

– Тура… – А взгляд у него тот же. Жалостливый взгляд Яши Больцмана, который в школе гладил ее по голове и рассказывал, как побьет ее обидчиков.

– Ай, ерунда, – отмахнулась она. – Знаешь любимую присказку лаборантов: «Всё дерьмо кроме мочи. А у некоторых и моча – дерьмо».

Яшка слегка смущённо хохотнул, а она продолжила:

– А у тебя как на этом фронте?

Следующие пять минут Туре на экране навороченного смартфона демонстрировали фото подружек бывшего ботана и толстячка Яшки Больцмана. Судя по фото, Яша питал страсть к брюнеткам с пышными формами и пухлыми губами. Девушек было примерно шесть или семь, и, судя по комментариям Яшки, они скрашивали его одиночество на протяжении последних лет пяти. Кажется, последовательно. А может быть, и параллельно.

Экран телефона вдруг щедро присыпало каплями, и Тура поняла, что замёрзла. Пальцы – особенно.

– Сволочная тут погода, – буркнул Яков.

– В Канаде лучше?

– В Канаде примерно так же. А вот в Лос‑Анджелесе куда как лучше. Слушай, Тура…

– Да?

– Может, встретимся как‑нибудь, посидим, поговорим в нормальной обстановке? Где‑нибудь в кафе или ресторане.

– Давай, – легко согласилась она. – К себе не приглашаю, сам понимаешь – дед, а вот в кафе – с удовольствием.

Они обменялись номерами телефонов. И она еще какое‑то время смотрела на Яшкину удаляющуюся фигуру, которую то и дело пересекали серые росчерки ветра с дождём.

Так, пора домой. Там еще дел по приготовлению к приёму нового жильца – вагон и маленькая тележка.

 

Ожидаемый дверной звонок прозвучал громко и коротко.

Тура открыла, на пороге стоял Степан с сумкой на плече.

– Это все твои вещи?

Стёпа поправил на плече лямку спортивной сумки и шевельнул ногой.

– Вот еще.

Выдвинулась объёмная спортивная сумка «Атомик».

– Уже больше похоже на правду, – кивнула Тура. На ней снова были чёрная футболка и чёрные джинсы. – Ну, заходи, коли пришёл. Только паспорт сначала давай.

– Что, прямо тут, на пороге?

Она чуть отодвинулась от двери и протянула руку.

– Паспорт.

Требование было справедливым и ожидаемым. Степан пристроил сумку у дверей, вторую опустил на небольшой деревянный стульчик – кажется, детский.

– А расписку в получении денег дашь? – Паспорт он пока не выпускал из рук.

– Обязательно! – пообещала Тура и потянула на себя документ.