Туман уходит утром

Мишаня подрабатывал в одном интернет‑издании фотографом и поэтому считал себя чуть ли не гуру в этой области, искренне обижаясь на наш откровенный скептицизм. Но сейчас спорить с ним никто и не подумал: дерево действительно выглядело совершенно инфернально. Гладкий, словно отполированный ствол был покрыт странной корой: никаких характерных для обычных деревьев прожилок, трещинок, неровностей – абсолютно гладкая поверхность, напоминающая, скорее, не дерево, а пластмассу, но при этом теплая, я бы сказала, пугающе живая. Складывалось впечатление, что под этой глянцевой антрацитово‑черной поверхностью по каким‑то каналам бежит кровь, как у человека по венам и артериям.

Корявые узловатые ветви раскинулись в стороны, словно очерчивая некий круг, внутри которого ничего не росло: ни трава, ни вездесущий кипрей, ни даже крапива. Опавшей листвы тоже не было, так как на странном дереве, видимо, листья просто‑напросто не росли. Ветви напоминали руки с множеством скрюченных пальцев, которые, казалось, только и ждут, чтобы схватить путника, случайно пересекшего невидимую границу.

Я медленно обошла дерево вокруг, чувствуя странное, объективно ничем не объясняющееся желание оказаться от него как можно дальше. Вообще‑то излишней впечатлительностью я никогда не отличалась: во время просмотра фильмов ужасов голову под подушку не прятала, в тёмных помещениях чувствовала себя достаточно комфортно, гулять же ночью по кладбищу мне мешал не страх, а полное отсутствие смысла в подобном мероприятии.

Сейчас, однако, мне казалось, что по коже словно скользнул едва заметный, но от этого не менее пронизывающий ледяной ветерок, совершенно неуместный солнечным летним днём. Причём он был не просто холодным, а каким‑то липким и в то же время скользким, словно какой‑то невидимый морской хищник, притаившийся внутри этого странного дерева, провёл по шее и спине мерзким мокрым щупальцем.

Пока я ходила и присматривалась к непонятному дереву, народ вовсю развлекался, стараясь запечатлеть себя в как можно более экстравагантных позах и положениях: Мишка даже умудрился подпрыгнуть и ухватиться за самую нижнюю ветку, повиснув на ней, словно обезьяна, и в этом положении пытался сделать сэлфи. Лика эротично изгибалась на фоне иссиня‑чёрной коры, демонстрируя богатое содержимое декольте, а Додик с энтузиазмом, достойным лучшего применения, её фотографировал. Венечка, видимо, вспомнив не слишком благополучное детство, достал ножик и пытался что‑то нацарапать на стволе дерева. Кора не поддавалась, и он злился, шипя себе под нос что‑то явно нецензурное.

–Сонь, иди сюда, я тебя сфоткаю, – позвал меня Мишаня, оставив наконец‑то в покое ветку, – что ты бродишь там в никому не нужном гордом одиночестве? Смотри, какое дерево шедевральное!

–Не хочу, – я решительно замотала головой, ощущая глубокий иррациональный ужас перед этим гладким чёрным стволом, скрюченными ветками и каким‑то мёртвым кругом сухой травы.

–Зря, – Мишка пожал плечами и отправился давать советы Венечке, который с упорством маньяка ковырял ножом неподатливый ствол, – пожалеешь потом, но всё: уже поздно будет!

ГЛАВА 2

Я махнула рукой и медленно побрела в сторону стоящей с распахнутыми дверцами машины, думая о том, что если мы скоро поедем обратно, то, пожалуй, есть неплохой шанс успеть сегодня дочитать норвежский детектив, который я начала вчера и который мне понравился нетривиальным сюжетом. К счастью, Давид сообразил загнать машину в тень, поэтому нам, судя по всему, не придётся забираться в раскалённую на солнце консервную банку. Можно, конечно, открыть окна или включить кондиционер, но сидения и обшивка салона от этого прохладнее не станут, так что тенёк – это прекрасно.

Я взглянула на небо, прикинула, с какой стороны будет солнце, когда мы поедем обратно, и предусмотрительно заняла место в тени. Ну а что? Как говорится, кто первый встал, – того и тапки. Кто‑то содержимое декольте всем желающим демонстрировал, а кто‑то побеспокоился о своём удобстве, не желая жариться на послеобеденном солнцепёке.

Когда ребята, вдоволь нафотографировавшись, подошли к машине, я, довольная, как слон на пляже, сидела в тени и листала обнаруженную в бардачке брошюру о пользе лечебного голодания. Каким образом этот шедевр научно‑популярной мысли мог попасть в машину Додика, я так и не смогла придумать, а спрашивать при всех не решилась: мало ли какие у человека секреты интимного свойства… Может, наш красавчик втихаря голодает и поправляет здоровье, кто его знает?

– Тут я сидела, – Лика недовольно сморщила носик, увидев, что я заняла самое выгодное место, – и, между прочим, страдала от солнца всю дорогу…

– Тем более, значит, тебе не привыкать, – с самой доброжелательной улыбкой ответила я, – и потом, мы же в основном поедем через лес, а в нём деревья вон какие высокие.

– Девочки, не ссорьтесь, – привычно сказал Венечка, усаживаясь между мной и сердитой Ликой, – если я правильно помню, то солнце будет светить нам в спину, так что всем будет одинаково жарко.

Так, потихоньку беззлобно переругиваясь, мы наконец‑то загрузились в машину и, спокойно развернувшись на васильковой поляне, поехали обратно в сторону цивилизации. Дорога здесь была одна – та самая узкая грунтовка, так что опасность заблудиться нам ни с какой стороны не угрожала.

Я задумчиво смотрела в окно на проплывающие мимо деревья, думая о том, что напрасно говорят, будто уже знакомый путь кажется короче: у меня было впечатление, что мы уже давным‑давно должны были выехать туда, где хвойные заросли заканчиваются и начинаются покрытые клевером и всё тем же неизбежным кипреем поля. Но вокруг по‑прежнему высилась сплошная тёмно‑зелёная стена.

Моё внимание почему‑то привлекла странно изогнутая ель, напоминающая формой ствола латинскую букву S. Я, хихикнув про себя, подумала мельком, что на доллар похожа: и формой, и цветом. Был бы на моём месте Мишка, он тут же потребовал бы остановить машину и поскакал бы фотографировать прикольное дерево.

Наконец‑то впереди показался поворот и какой‑то пока плохо понятный просвет между деревьями, и я облегчённо перевела дыхание, решив, что гнетущая смутная тревога, поселившаяся в душе после поляны со странным деревом, – всего лишь ничего не значащий пустяк. Рядом так же облегчённо вздохнул Венечка, а простодушный Мишаня вслух заявил:

– Я думал, что эти дурацкие ёлки никогда не закончатся, честное слово. Даже в какой‑то момент решил, что мы заблудились, не в обиду тебе, Додик, будет сказано…

–Да ладно, – проворчал Давид, выворачивая из леса на простор, и вдруг резко ударил по тормозам.

–Твою ж мать! – Венечка был более эмоционален и высказал вслух то, что про себя произнёс каждый: вместо поля, засеянного чем‑то там полезным, пред нами снова обнаружилась поляна со странным чёрным деревом. Белые пушинки кипрея беззаботно летали по воздуху, солнышко припекало, птички щебетали где‑то в листве, здоровенный шмель басовито прожужжал рядом и с восторгом уткнулся в цветок клевера.

–Не понял, – помолчав, сказал Давид и растерянно оглянулся на нас, потом решительно вышел из машины и стал что‑то внимательно рассматривать у себя под ногами, затем пожал плечами и вернулся на водительское место.

–Ты что‑нибудь понимаешь? – повернулась ко мне моментально забывшая все разногласия Лика, и в её голубых глазах вспыхнуло предвкушение чего‑то интересного, о чём обычно рассказывают на всяких дурацких ток‑шоу для любителей паранормального. – Мы ведь никуда не сворачивали, как мы тут оказались?