В лабиринтах вечности
Аня выпрямила спинку, насупила бровки и, подражая ворожеям, томно пропела:
– Где и когда ты родилась, скажи, и я открою тебе тайну: кем ты была в жизнях прежних?
– Как где?! – недоуменно уставилась на нее Настя, – Как и ты – в 1965, с первого на второе мая, под Ташкентом, в горном поселке Чарвак!
– Всё! Всё, всё понятно, – зашептала новоявленная Сивилла, склоняясь над чудной книгой…
Даты записала на корешке авиабилета, зашуршала страницами, «что‑то с чем‑то» сверила, кивнула, мол, это то, что мне надо, с минуту посидела в задумчивости, уставившись в белую обшивку самолета, шевеля губами, и вновь кинулась шуршать страницами, сверяя какие‑то там загадочные знаки. Священнодействие затягивалось…
Но когда ей казалось, что результат почти готов и она уже собиралась вынести свой «вердикт», как ее взгляд почему‑то(!) остановился на усатом соседе. Теперь он непросто сверлил ее глазами, он испепелял ее взглядом! Аня осеклась…
…А он медленно, словно только этого и ждал, положил свою большую ладонь на книгу, и чуть приобнял Анну за плечи, и, заглядывая ей в глаза, при этом скалясь скабрезной улыбкой, произнес (как‑то уж больно настойчиво он это произнес):
– Подожди, красавица, скажи сначала, кем в прошлой жизни был Я?
Аня замерла. «Что за мерзкий тип! Встревает в чужие разговоры…, прикасается ко мне…, смотрит… так…! Почему он так смотрит, какой все же… у него странный… тяжелый взгляд…» – думала она, чувствуя, как замедляются и тяжелеют мысли, будто превращаясь в тягучую черную смолу. И всё, что выудила из таинственной книги, тут же увязло в этой тёмной смоляной массе…
…Аня, глядя на него, тихо спросила:
– Где и когда вы родились…?
Мефистофель, почти впиваясь в нее немигающим взглядом, привлек к себе и что‑то прошептал на ухо. Она слегка отстранилась, но смотрела на него, не мигая, по ее губам заскользила отрешенная улыбка… Неизвестно, чем бы это всё закончилось, если бы не Настя…
– Антик! Что с тобой?
Аня вздрогнула, – сразу исчезла смоляная, черная, липкая масса, – резко сбросила с плеча его тяжелую руку и, тряхнув черными прядками волос, стараясь больше не смотреть в темные глаза мусульманина, сказала:
– …Вы родились, э‑э…, – и, не договорив, склонилась над книгой.
Сейчас ей удалось быстрей сопоставить цифры и даты, и не прошло и минуты, как она прыснула в кулачок и радостно ткнула пальцем в книгу.
– Настена, смотри!
Девчонки зашлись смехом.
– Что там, – свел у переносицы кустистые брови араб, – ну?
Аня даже не осмелилась прочесть, а лишь ткнула пальцем в текст – читайте, мол, сами.
Прочел, злобно сверкнул чёрными глазами, очень нехорошо так сверкнул.
– Как же, я – женщина! Да я женщин ненавижу! И всех! Всех ненавижу!
Дёрнулся было встать, но вспомнив, что он в самолете, откинулся назад в кресло, закрыл глаза, всем своим видом показывая – он их презирает!
Девчонки переглянулись и с облегчением вздохнули.
Под монотонный гул двигателей вскоре уснули: злобный сосед, сложив на груди руки и запрокинув голову, тяжело сопел, Аня склонила голову к Насте на плечо.
Настя же долго сидела, прислушивалась к мерному дыханию Ани, сама она не могла уснуть – ее переполняло приятное предчувствие чего‑то великого. И дело не только в том, что она летит на раскопки в Египет. Нет! То, что она ощущала, было гораздо больше, чем просто исполнение мечты египтолога, даже такой самой заветной.
Всё её существо наполнялось ликованием и нетерпеливым ожиданием, она почти считала минуты… секунды… мгновения…
Ни один Ромео не предвкушал встречи с любимой так, как Настя ждала встречи с Египтом. Это было выше её понимания, и она чувствовала, чувствовала сердцем, что именно эта встреча изменит всю её жизнь.
Вдруг взгляд скользнул по спинке переднего кресла, в его сетке‑кармане красочный рекламный буклетик. Она было потянулась к нему, но Аня на ее плече, сонно хрюкнула и придавила ее собой еще больше. Не получилось дотянуться даже до уголка журнала, чтобы вытащить. Так бы она и «ела» буклетик глазами, представляя, что там интересного, если бы самолет на какие‑то доли секунды вдруг резко не ухнул вниз и вновь не взмыл ввысь, как будто подпрыгнул над пустотой. Стюардесса тут же оповестила, мол, ничего страшного, уважаемые пассажиры, мы входим в зону турбулентности, просим пристегнуть ремни. Встрепенулись почти все, защёлкали карабинами ремней, настороженно всматривались в иллюминаторы (и как же выглядит там, эта турбулентность?). Лишь одна Аня так и не проснулась, только на доли секунды открыла глаза, улыбнулась, откинулась в своё кресло, вновь мерно задышала.
Настя взяла журнал. На обложке знаменитый храм Абу‑Симбел. Четыре колосса Рамсеса надменно взирают с высоты веков. А над входом в храм, в скале вырезана фигурка бога солнца Ра, он опирается на иероглиф «могущество» и фигурку богини истины Маат.
– Вот ты, какой загадочный символ! – Настя провела пальцами по странице, – «Усер‑Маат‑Ра». Перевод‑то какой красивый: «Могущественна Истина Ра»! Истина Ра!
В самом деле, сейчас, в этом символе было что‑то необычное, таинственное! Она и раньше, видела фотографии храма с разных ракурсов, но ни разу так чётко не выделялся этот скульптурный символ престольного имени Рамсеса II – «Усер‑Маат‑Ра».
«Сейчас, у меня, словно глаза открылись», – подумала Настя.
Перевернула страницу, тихонечко прочла:
«К концу XIX века на рынке стали появляться уникальные произведения древнеегипетского искусства. Власти заинтересовались источником поступлений. Подозрение пало на Абд эль‑Расула, жителя Луксора, промышлявшего торговлей древностями. Его вынудили выдать тайник – а именно обнаруженную им гробницу в одном из природных амфитеатров, образованных скалами Дейр эль‑Бахри на западном берегу Нила.
В 1881 году египтолог Эмиль Бругш исследовал тайник. Вот, что он писал:
