В лабиринтах вечности

…Помолчав, Хамид в сердцах, гневно произнес:

– Как что изменилось? Изменилось многое! Эти толщи воды поглотили пласт неизвестной, неизученной ранее истории! Понимаешь ты это?!

– Но ведь археологи подтвердили, что ничего ценного здесь уже нет, – удивляясь столь неуместной запальчивости, ответил Сергей.

Хамид резко повернулся к Сергею и, схватив его за обе руки, затряс, словно пытаясь проверить, хорошо ли они приделаны к этому тщедушному телу, и, брызжа слюной, перекрикивая рёв воды, закричал ему в лицо:

– Сергей! Сергей, ты не понимаешь! Сергей! Как ты не понимаешь!? – глаза его возбужденно сверкали, – Они могут говорить всё, что угодно, и оправдывать своё безразличие к моей Родине! К Египту! Безразличие к величайшему наследию! Да, Абу‑Симбел спасли! Перенесли! Но ведь плановых раскопок здесь не было! И уже никогда не будет! Всё там так и останется, под водой! А в Египте каждый клочок земли таит в себе сотни, тысячи тайн! Непостижимые тайны цивилизации теперь покоятся там, под водой! Вы затопили их! Уничтожили! Понимаешь?!

– Понимаю…

– Уф, Алла, Бесмела, Рахмон, Рахим, – с надрывом забормотал Хамид молитву, призывая себя к терпению, – …Нет, ты ничего не понимаешь! Ничего не понимаешь! Любая самая малая надпись – это сокровище, разгадка чего‑то великого, а иная ничем неприметная долина может быть древним городищем, как было с Амарной, городом – эпохой фараона Эхнатона. А ты: «ничего ценного»!

Сергей стоял, вытаращив на Хамида глаза, с каждой секундой поддаваясь силе и страсти его напора. Как бы ни был он далёк от истории, подобная речь не могла оставить его равнодушным. Почувствовав это, Хамид приутих и, загасив в глазах гневные искорки, сказал:

– Хочешь, я покажу тебе то, что не видел ещё ни один археолог, то, что я нашёл на этой, как они сказали, никчёмной и чистой уже от ценностей земле?

Его явно переполняло желание поделиться с кем‑нибудь своим сокровищем, своим открытием.

– Да, – было ему ответом тихим и бесцветным. Скорее всего, это было просто вежливым согласием Сергея на столь восторженное приглашение, чем истинным желанием видеть какие‑то там «сокровища».

– Тогда идём! – сказал Хамид. – Это недалеко. Думаю, к вечеру мы вернёмся. Возьми флягу с водой.

 

III

 

Солнце уже клонилось к закату, когда они на осликах добрались до невысоких на первый взгляд скалистых холмов. Хамид остановился.

– Теперь нам туда, – кивнул на небольшую с виду гору. – Склон хоть и пологий, но ослы не поднимутся. Оставим их здесь.

Он обмотал острый камень поводьями.

Сергей попытался проделать то же самое, но ничего не вышло. Ослик оказался на редкость прытким – совершенно не стоял на месте, брыкался и норовил укусить.

– Он кусается, – одернул руку Сергей.

– Ты его не привязывай.

– Да, как же! Пока я будут лазить с тобой по горам и холмикам, он просто‑напросто уйдёт, и я домой – пешком?! Потом ещё платить за эту животинку хозяину. Ну, уж нет! Ой! Смотри, он опять чуть не укусил меня! – Сергей едва успел отдёрнуть руку от норовистого ослика. – Какой злющий осёл!

– Он играет, молодой, резвый, – улыбнулся Хамид, – никуда он не уйдёт, моя ослица – его мать. Идём.

– Ну, если мать, ну тогда, да! Точно не уйдет?

– Точно! Идем!

 

«Так, на восхождение уйдёт минут десять‑двадцать», – прикинул Сергей, но, когда они начали подъём, буквально карабкаясь по скользящему склону, мнение его изменилось.

Такого «подвоха» Сергей не ожидал – скальная порода на вид такая прочная, оказалась хрупкая как стекло, при каждом шаге она звонко трескалась и скользила под ногами. В попытке хоть как‑то удержаться на сползающей вниз породе, им пришлось встать на четвереньки, и так чуть ли не ползком подниматься вверх, раня себе руки и колени об острые края камня.

– Это щебень – отработка из шахты. Здесь во времена фараонов добывали бирюзу, а вот там дальше гранит. Видишь… как карьер…

– Хорош же этот гранит, если он такой хрупкий, то ли дело наш среднеазиатский, гранит так гранит! – проронил Сергей. – А горы? Какие у нас горы!

Все красоты мира не променял бы он сейчас за горы, утопающие в утренней лиловой дымке…

…В тех горах, в маленьком городке с красивым названием Червак, жила его любимая жена. Сейчас она была на восьмом месяце, и Сергей надеялся успеть вернуться в Узбекистан к рождению дочери. В отличие от всех мужчин, он очень хотел именно дочку: такую же красивую, как его любимая жена Белла. Он даже приготовил для малышки имя и назовёт он её Надя, Надежда, как воплощение его надежд на счастье и любовь.

И, вспомнив о доме, о жене, о ребёнке, Сергей улыбнулся своему счастью.

 

А Хамид всё карабкался и карабкался вверх, каким‑то немыслимым образом удерживаясь на скользящем склоне и, не поворачиваясь, подгонял его:

– Давай! Давай, ну же… ещё чуть‑чуть…

Почти час изнурительного подъема по сползающему вниз щебню и вот они достигли практически ровной площадки. Небольшая утоптанная поверхность, как тропка, но на ней можно было спокойно передохнуть, перевести дух, собраться с силами и дальше карабкаться вверх. К удивлению Сергея, Хамид остановился, и через минуту, стараясь не смотреть вниз, направился по тропке в сторону заходящего солнца, лишь буркнув ему:

– Давай за мной.

– Ага, – также пробурчал Сергей.

Поднявшись на тридцать‑сорок метров, они лишь изменили угол зрения, но в пейзаже ничего не изменилось. Те же скалистые горы и всё в том же безжизненном сером цвете, а белесое безмерно высокое небо, точно смеялось над ними, своей вечной недосягаемостью. И такая стояла тишина(!) – ни птичка не свиснет, ни пчелка не прожужжит. Не слышно даже шороха травы. (Да и какой шорох травы, если кругом только каменистая пустыня).

– Всё как вымерло! Мертвая зона! – Сергея охватила тоска, и почему‑то вновь нестерпимо захотелось увидеть родные горы, где каждая травинка так мила, где каждый камень необычайно красив. У него ласково, томно так защемило в груди. «Вот вам и ностальгия! А я хвастал, что не страдаю аристократизмом, да ещё посмеивался над бабушкой Александрой».