Вечерний силуэт

Словоохотливый позер Джефф Кастелано никогда не даст заскучать. Немного тщеславный, он испытывал аффектированный восторг от нахождения в центре внимания. Его неотесанная, дубовая манера высказывать свое мнение сперва насторожила друзей, но по прошествии некоторого времени стало ясно, что манера эта, в сущности, безобидна и вызвана лишь неуменьем Джеффа угнаться за собственным языком.

Роберт Уилсон, наиболее степенный и рассудительный в новообразованной компании, слыл среди однокурсников голосом Стенсфилда. Дружелюбный, неторопливый, благожелательный, он обрел множество знакомых и благодаря им знал все, что происходит в школе. Эдди Назарян был его кумиром, и Роберт всегда готов следовать за своим лидером.

Эмма Даррен станет, несомненно, самой прилежной ученицей. В первые дни она призналась, что мечтает окончить школу с отличием и в будущем занять место декана своего института. Помочь сделать домашнюю работу, объяснять уроки – Эмма взяла на себя роль живой библиотеки, в которой не нужно часами рыскать в поисках нужных сведений. Марисела Гонсалес, самая робкая и тихая, всем своим видом будто бы просила защиты. Неудивительно, что друзья, видя ее боязнь всего вокруг, относились к ней с должной обходительностью.

Традиционно студенты объединялись в сообщества, формировавшиеся по интересам членов и именовавшиеся соответствующе: «Любители покера», «Сообщество сторонников утопического социализма» или «Клуб фанатов LA Lakers». Сообщества создавались и распадались, набирали новых членов и расставались с ними, организовывали конкурсы, игры и тематические вечера.

До третьего курса Эдди, Кристина и Роберт не состояли ни в каком сообществе. Эдди хотел создать собственное, нечто вроде того, что он видел в Комптоне. Его завораживала сама идея, а еще больше ее воплощение, что он может собрать в банду несколько близких ему людей и сплотить их. Часто после возвращения из начальной школы имени Роберта Кеннеди, где прошли их с Дианой первые школьные годы, он смотрел передачи про дикую природу и как‑то наткнулся на выпуск про макензийских волков. Он был охвачен неописуемым восторгом от их социального поведения и тогда стал мечтать когда‑нибудь иметь собственную команду, столь же крепкую и преданную своим членам. Вдобавок ему не терпелось доказать этим прохвостам Кранцам, входившим в сообщество подобных им выходцев из восточного Комптона, что и тут он не намерен уступать. За пределами Стенсфилда Эдди с наслаждением всыпал бы обоим гадам, но в школе они были в неприкосновенности. Проведенный им обряд был призван вселить в малышах бдительность друг к другу, и кажется, к великой его радости, задумка удалась. Ведь даже место и время он выбрал подобающее волчьей стае – ночью под луной. Еще более отрадно ему было от того, что Макс выглядит тем, кто способен ответить любому негодяю. Такой‑то и нужен его бедняжке‑сестре, кто нажила беду лишь по вине своей красоты и кажущейся хрупкости. В свои тринадцать Эдди прекрасно знал про объединяющую силу трудностей; пусть общий враг сблизит их, а Макс попутно подтвердит веру в способность постоять за сестру. «Этому юнцу предстоят тяжелые испытания, чтобы я успокоился», – размышлял каждый раз Назарян, глядя на него.

 

* * *

 

Со следующего дня Стенсфилдская жизнь заискрилась во всей пестроте – увлекательные уроки, выполнение объемных домашних заданий в библиотеке и комнатах, футбольные тренировки, где Макс и Джефф присоединились к Эдди и Роберту. На счастье, младшим курсам каждого института приставлены гувернеры, помогающие в бытовых вопросах. Иногда вечерами устраивались танцы на лужайке за учебным корпусом, изредка друзья посещали представления, проходящие раз в неделю в зале развлечений. Безмятежность Стенсфилдской жизни казалась незыблемой. Эмма Даррен охотно помогала друзьям справляться с уроками, которые, надо отметить, были весьма трудны.

Хорошие успехи показывал Макс на тренировках. Однажды, после очередной игры, его окликнул Вэл Барский, вдруг появившийся на кромке поля.

– Мистер Барский, я не знал, что вы бываете на стадионе, – прерывистым от одышки и волнения голосом сказал Макс.

– Мне нравится смотреть на детей, – сказал Барский полнокровным, сочным голосом. – В вас столько чистого и естественного. Ты поймешь, о чем я, лет через двадцать. – Декан мягко улыбнулся. – Я впечатлен твоей игрой. Вероятно, ты уже слышал про ежегодную межшкольную олимпиаду?

– Да, сэр.

– Так вот, у тебя есть все шансы стать героем школы и помочь выиграть кубок по футболу.

– Спасибо, сэр.

– Не останавливайся. Играй так, будто желаешь с каждой игрой открыть в себе новую сторону, какой прежде не знал. Но об этом лучше скажет тренер. Я же просто хотел отметить твой талант и попросить продолжать в том же духе.

Так стартовала учеба Макса Манукяна – многообещающе, радужно и безоблачно. Единственный неприглядный валун, портящий идиллию бескрайней океанской глади, Кармак Кранц, после стычки в первый день, и тот перестал волочиться за Дианой. Кроме редких встреч в столовой или на улице, парень с прической Cornrows и змееподобным шрамом на шее никак себя не обнаруживал.

С первого дня Макс и Диана садились за соседние парты, совместно делали домашнее задание и часто проводили время в прогулках по территории школы. Владения Стенсфилда были поистине внушительными: стройные эвкалипты с размашистой кроной, зеркально чистое озеро, подернутое чапаралем, раздолье для прогулок, привлекающая близость океана, а вокруг зеленеют и шепчут окутавшие школу сочно‑зеленые рощи кустов со стреловидными листьями. Прогуливаясь по вечерам, друзья наслаждались великолепием природы, дивились множеству посаженных по всей территории земляничников и кустарников литокарпуса, запоминали их названия и учились различать одни деревья от других. С каждой прогулкой крепло влечение Макса к Диане. Эта девочка поражала его день ото дня. Исполненная задора и детской пылкости, она будто никогда не уставала. Будь то после долгой прогулки, занятий или фигурного катания, Диана неизменно была полна сил, весела и разговорчива. Вместе с тем, когда они с Максом разговаривали, она смотрела на него взглядом, от которого он невольно думал: «Я просто не могу что‑то скрыть». Ее большие темно‑карие глаза смотрели столь честно и доверчиво, что каждый раз под таким взглядом его охватывал необъяснимый страх. Казалось, что стоит лишь осечься, как Диана тут же испугается и навсегда убежит от него, улетит, как летучка одуванчика, подхваченная порывом ветра. Макс боялся стать этим ветром. Он и сам не заметил, как привязался к ней настолько, что уже не представлял себя без нее. Каждый раз, прощаясь с Дианой у двери ее спальни, ему грезилось какое‑то смутное чудо, находившееся где‑то поблизости, размытое и пока непонятное, и будто бы верно приближающееся. Диана всегда была мила с ним, несмотря на умение дать резкий колкий ответ; она относилась к Максу с некой бережливостью, даже скрытностью. Тем не менее, она охотно принимала все его приглашения прогуляться или посидеть в студенческом кафе, а домашнюю работу неизменно делали вместе.

Однажды ранним вечером, в выходной день позднего сентября, когда солнце начало разрывать серебристые облака, вонзая в них золотистые лучи, Макс и Диана вышли из библиотеки, утомленные домашней работой. Они последними среди друзей завершили ее и собирались остудить вскипевшие мозги. Днем приезжали родители обоих, в третий раз за месяц, и остались весьма довольны положением детей. У них была долгая беседа, затронувшая учебу, быт, спортивные секции, друзей и досуг. Щемящая тоска, присутствующая всегда при прощании, и в этот раз глодала Макса.

– Ужин только через час, – с сожалением отметил он.