Вечерний силуэт

– Каждый получает деньги исходя из своего положения в иерархии, – поучали генералы. – Больше всех получает боевой отряд. Дальше идут патрульные и торгаши. Когда вырастете, сможете рэкетировать всех, у кого есть деньги. Но не переусердствуйте. Убийства гражданских ни к чему. Любой, убивший гражданского или полицейского без убедительных на то оснований либо еще как‑то поставивший под угрозу безопасность и скрытность банды, подлежит казни. Запомните, малыши, от врагов вас разделяет Уиллоубрук‑авеню, но вокруг вас другие черные улицы. Помните про безопасность и изменчивость полиции. Сегодня они наши друзья, а завтра вышвырнут из постели и увезут выше по Юг‑Уиллоубрук. Любой нарушитель этих законов подлежит казни.

Таким образом, к семнадцати годам Эдди возглавил молодую ретивую банду под названием «Уэст‑Клод‑Стрит эрманос», добившись детской мечты о собственной волчьей стае. В нем окрепла крайняя самоуверенность, нередко граничащая с безумием. Казалось, распиравшая физическая сила требовала выхлопа, что выражалось в неистовом реве по всякому делу. Малейший признак неповиновения вызывал пароксизм бешенства, с кипящей яростью обрушиваемый на провинившегося. Макс был уверен, что стоит Эдди хоть немного усомниться в его мужественности и преданности, и он тут же запретит ему дружить с Дианой. Мощный скребущий голос и могучее сложение красноречиво указывали на потенциальную опасность, грозящую в случае непослушания. Статный и не в меру крупный, без выдающегося абриса мышц, но хранящий всю исполинскую мощь внутри, вкупе с безудержным характером – невольно вызывал у окружающих трепет. Каждое слово или приказ Эдди сопровождались взглядом, полным притаившейся агрессии. Гнева, словно ожидающего момента, чтоб выброситься на того, кто не послушается его слова. Макс хоть в некотором смысле и был исключением, но, с другой стороны, требования к нему были повышенными. Назаряном владел маниакальный страх за сестру. Даже в Стенсфилде он был крайне чуток к ней, зорко оберегая ее от всего, что может хоть немного ей не понравиться. Эдди невольно сравнивал его с собой, притягивал его к своему пониманию идеала, и временами Максу казалось, что хорошее отношение к нему – не столько его заслуга, сколько нежелание обидеть сестру. Тем не менее, за годы дружбы Эдди стал относиться к Манукяну с должным почтением, радуясь, что во время комптонских поездок Макс не тушуется, общается со всеми на равных и неоднократно доказал умение дать жесткий ответ. Однако Макса не покидало ощущение хождения по канату. Ведь его друг является лидером новообразованной свирепой банды, где даже за мимолетную слабость или ошибку тебя могут навсегда сбросить со всяких притязаний на честь и уважение. Назарян довольно скоро превратился в первую фигуру Запад‑Клод‑стрит и соседней чернокожей Юг‑Акация, снискав прозвища «Ти‑Рекс» и «Локо». Все это привело к регулярным семейным скандалам, угрозам родителей выгнать его из дома и сказалось на успеваемости. К бакалавриату он подошел в ряду с наихудшими студентами. Эдди больше не мог присутствовать на улице только по выходным. Вначале за ним приезжал Сеск на дядиной машине, затем Эдди к началу седьмого курса приобрел почти свежую «Тойоту‑Селику» блестящей серебристой окраски и буйного нрава. Встретившись с ним в начале учебного года и увидев машину, Макс сразу понял, что крен в сторону бандитской жизни в нем уже не выровнять, и приготовился четко озвучить свою позицию по этому вопросу. Все это время он находился в прямом смысле меж двух огней – Эддиных испытаний и привязанности к Диане, страдавшей от того, во что превращается ее брат. Его опасения сбылись в первый же день – Эдди предложил ему вступить в банду.

– Это невозможно, – отчеканил Макс. – При всем уважении к тебе, быть частью банды мне не хочется.

На его изумление, ответ восхитил Назаряна.

– Хоть ты мне и отказал, но мне нравится, что ты умеешь говорить «нет».

С гордостью Макс объявил Диане о своем решении не следовать за ее братом.

– Я больше не могу думать о нем без слез, – с горечью сказала она. – Он окончательно рассорился с родителями, ушел из дома, ночует у Сеска, в двухстах ярдах от нас. Однажды чуть не ударил отца, только я и остановила его. Никогда не забуду тот озверевший взгляд. С тех пор родители даже не звонят ему.

В особенности горестно было слушать, памятуя любознательного, одаренного пытливым умом и дотошностью в изучении великой массы увлекавших его тем подростка с надменно‑проникающим взглядом, владевшего к своему возрасту столь внушительным багажом знаний, что одна их демонстрация внушала заискивающий восторг у сверстников.

Детская пылкая влюбленность отлилась с титановой твердостью в его сердце. Живость, прямота, добродушие и сердечность Дианы вместе с дерзковатым, а порой и вовсе грубым характером придавали ей то неповторимое сочетание, подобных которому он не встречал. Прогулки их по мысу, Дамзит‑каньону и заливу Кохо стали постоянными, разговоры все более задушевными и откровенными; Макса распирала нежность к этому маленькому, невероятно красивому и одновременно колючему цветку. В общении с подругами Диана могла откровенно нагрубить, но ни у кого и в мыслях не возникало обидеться; Диана всегда говорила, не ведая стеснения, но ее мысли были абсолютно чисты. Это воспринималось друзьями бессознательно, и получалось забавно: тем сильнее она желает добра, чем острее высказывается. Поразительное сходство с манерами и чертами комптонских приятелей и одновременно такая же от них дальность, бескрайняя душевность и искренняя привязанность к друзьям – такой была Диана. Максу было не под силу расставаться с ней и отправляться в Комптон ради утверждения в глазах ее брата.

– Рано или поздно все они станут одними из тех, кого пакуют в мусорные мешки, – говорила Диана.

Еще более тягостно становилось, когда Диана просила его прекратить поездки. В глазах ее горело разочарование, передававшееся ему.

– Ты же не такой. Не хочу, чтобы ты стал, как они.

Как же ей сказать, что это всего лишь игра! Что все ради нее! Какая глупость – заниматься ради нее тем, что она презирает.

– Как мне не нравятся эти твои поездки. Ты не представляешь, как они опасны для тебя, – сетовала Диана. – Ведь я жила там. Я знаю, к чему все идет, и уже смирилась с тем, что мой брат – бандит. Если он что‑то вбил себе в голову, выбить это может только смерть. Но я не хочу, чтобы ты тоже следовал за ним.

Слова ее были столь полны заботы, переживанием и неумолимым стремлением образумить его, что Макс разрывался от невозможности сказать ей правду. И сейчас, к пятому курсу ее умоляющий любимый голос так заботливо обволок его, что он решил рассказать ей. Диана поймет, ведь он ей так дорог, – это несомненно.

– Диана, можешь считать меня сумасшедшим, но то, что я сейчас скажу, чистая правда. Я никогда не пойду по следам Эдди, потому что в этом случае могу потерять тебя. А этого я не допущу. – И, сделав паузу, набрался смелости. – Я люблю тебя. Люблю так, что выполняю прихоти Эдди, чтобы только ему не почудилось, что я слаб и мне нельзя быть твоим избранником. Все эти поездки и драки были только ради тебя.

Диана на секунду замерла, затем улыбнулась, застенчиво отведя взгляд. Только сказав, Макс понял, что уже не в силах остановиться.

– Я люблю настолько, что хочу беречь тебя всю жизнь. Ты мой личный ангел, указывающий верный путь, не дающий мне сбиться. Столько лет мы дружим, и с тобой я не испытывал ничего, кроме счастья. Ты бесподобна, Диана. Все эти поездки… Если бы ты знала, как мне они противны. Но я не могу рисковать тобой. Я не мог отказать ему в этих поездках, иначе он запретил бы нам дружить, ведь ты знаешь своего брата.

– Знаю, – грустно кивнула Диана. Она глядела на него в упор, затем улыбка озарила ее лицо. Та самая, неизменная улыбка, при которой поднимался один уголок рта. – Будем считать это очередным пройденным испытанием, вроде неодобрения твоих родителей.