Вечерний силуэт

– Знаю отчего, – осторожно сказал Макс. – От различия ваших убеждений.

– Нет, мать твою, из‑за права моих убеждений на жизнь!

– Хорошо, не горячись. Я только хотел сказать, что мать по‑прежнему любит тебя.

– Любить означает доверять и позволять двигаться своим путем, а не тем, который избрали за тебя, – напирал Эдди, ускоряя шаг и едва сдерживая непримиримый нрав. – Увидим через годы, кто куда придет. Пока же я в начале пути, я могу лишь рассчитывать на вашу веру в мои слова. А говорю я предельно ясно: я никогда не совершу деяния, способного убить или каким‑то образом нанести вред здоровью человека. Ты не веришь? Значит, я буду груб с тобой так же, как с родителями. Вы не верите мне – значит, не врите, прикрываясь любовью.

– Ты сумасшедший, – не сдержался Макс. – Откуда такая уверенность? Тем более в таком деле, как твое?

Назарян издал гневный возглас, означающий, что чаша терпения полна и при малейшем дрожании гнев выплеснется наружу. Макс не ответил на этот вой, стараясь держаться смиренно. Только сейчас, увидев впереди ограждение железной дороги, он понял, что шли они вовсе не домой к Сеску, а в сторону границы.

– Куда мы идем?

– Хочешь посмотреть на Кранцев вне школьных стен?

– Нет! Довольно того, что уже видел. Если ты забыл, я дал родителям обещание не посещать Комптон. Идем к Сеску, и без приключений.

Точно не слыша, Эдди подошел к ограждению железной дороги, ловко взобрался и спрыгнул с другой стороны, вызвав хруст щебня под ногами.

– Скорее, здесь негде скрыться от поезда, – сказал он, не оборачиваясь. Пока Макс, кляня его настырность, перелезал через ограду, Эдди одолел вторую и ждал, нетерпеливо ломая руки. Наконец нарушители границы вновь сошлись и пошли в сторону Рив‑стрит – Эдди величавой поступью завоевателя, Макс мелкими пугливыми шажками. На повороте им сразу же встретился пухлый чернокожий мальчуган с садовыми граблями, одетый в красные шорты, еле выглядывавшие из‑под широченной, на несколько размеров больше, белой футболки, старательно сгребавший опавшие листья и ветки на газоне у дороги. За ним, у въезда в дом, из поливочного шланга тонкой струйкой текла вода, образовав лужицы во дворе и на тротуаре.

Заметив чужаков, юнец нахмурился и исподлобья смерил обоих.

– Кто такой? – обратился Эдди бесцеремонно.

– Я житель этой улицы, – с готовностью бросил он, не прекращая работу, хотя внимание его переключилось на нарушителей. – А вы кто?

– Где живут Кранцы? – продолжал Назарян, не заметив вопрос.

– Через дом. Если не хотите неприятностей, валите отсюда сейчас же.

– Зачем мы это делаем? – спросил Макс шепотом. – Пошли назад, пока тебя не заметили.

– Спокойно, vato. Страх – самое позорное чувство.

– Это простое благоразумие, черт тебя возьми, – шипел Макс, озираясь по сторонам в ожидании неминуемой опасности. Улица была устрашающе пустынной, как бывает на первый взгляд безжизненна саванна, скрывшая в опаленных зарослях крадущегося льва. Тем временем они подошли к светло‑серому дому, обнесенному белым забором.

– Смотри, что мы сейчас им учиним, и будь готов сделать ноги, – сказал Эдди.

Походив несколько секунд с невозмутимым видом около дома, он нагнулся и подобрал несколько мелких камушков, отломанных от бордюров.

– Не вздумай! – взмолился Макс, разрывавшийся между желанием немедленно удрать и необходимостью вызволить обезумевшего друга из беды. Камни метнулись в дом быстрой очередью – первое выломало окно, другие с глухими хрустами отлетели от фасада и двери, оставив на последней зияющие сколы. Отклик не заставил себя ждать – через несколько секунд из пустовавшего оконного проема показались изумленно‑гневные лица обоих Кранцев и их нескольких товарищей.

– Ловите этих сукиных детей! – завопил Кармак, выйдя на улицу. Ноги сами отодвинули Макса назад, скрыв за спиной Назаряна.

– Жалкие нечестивые собаки! – хохотал упрямец Эдди, добившийся‑таки своего. – Вот я, поймайте меня, вонючие гиены!

Еще не закончив фразу, они пустились наутек, преследуемые разъяренной шайкой врагов. Ослепленный ужасом Макс бежал за Эдди; возгласы преследователей раздавались так близко, что казалось, еще секунда, и тяжелая рука схватит за шею, повалит наземь. У ограждения железной дороги он мельком оглянулся на искаженные лютой яростью лица. Впятером или вшестером, они стремительно догоняли друзей, перелезавших ограждения без оглядки на то, нет ли поблизости поезда. В эту секунду в руках одного из головорезов блеснуло что‑то черное.

– У них пистолет! – захлебываясь от бега и страха, выдавил Макс.

Выстрел раздался в тот миг, когда они спрыгнули со второй ограды. Пуля с разящим треском отлетела от прутьев в нескольких дюймах от Макса. Отбежав до своей улицы, друзья бегло обернулись. Ватага громил остановилась между оградами, выкрикивая угрозы и размахивая кулаками.

– Ты чуть… не убил нас, – с придыханиями говорил Макс, когда они пролетели перекресток с Юг‑Акация. Мышцы его были натянуты, как тетива лука. – Упрямый ты осел, зачем было так делать?

Назарян рассмеялся тем рокочущим, звучным хохотом, каким напуганный до смерти выражает облегчение от минувшего его ужаса.

– Прости, друг, не знал, что у них оружие, – исторг он прерывисто. Несколько секунд шли молча; постепенно осознание смертельной угрозы, от которой они спаслись лишь чудом, овладело обоими, заставив их мысленно вознести хвалу небесам. Эдди пришел в себя раньше:

– Эти уродцы обзавелись оружием. Я это не оставлю без наказания. Нужно сообщить генералам.

– А я на твоем месте держался бы подальше от всего этого жулья, – сказал Макс, боязливо оглядываясь назад. Сердце неистово стучало, швыряя нагретую кровь к ушам и лицу, словно пыталось согнать из мозга осознание, что он был в шаге от верной смерти. – Будь мы оба прокляты, если до сих пор живы не благодаря божественной любви, которая отвела эту пулю. Так зачем испытывать его к нам любовь?

Эдди промолчал, очевидно, из‑за неловкости. Происшествие остудило в нем пылкое влечение к подвигам; вместо него возникла стыдливая смиренность, длившаяся, впрочем, пока они не остановились у забора с кирпичными стойками раскаленно‑красного цвета.

– Доминго, выходи! – прокричал Эдди раскатисто и посмотрел на Макса. – Не хочу заходить домой, терпеть не могу его маму.

Ждать пришлось недолго. Прокричав что‑то наспех, Доминик вышел из дома, покрыл несколькими размашистыми шагами расстояние до ограды и перепрыгнул через нее отточенным движением, хотя сбоку ворота были открыты.