Вера и рыцарь ее сердца. Роман в 6 книгах. Том 1

– Я ни‑че‑го вам не скажу! – и нахально улыбнулся вспухшими губами.

От такого неповиновения девятилетнего пацана Володя опешил, его словно самого контузило от той «страшной правды», о которой его предупреждала жена. Как ушат ледяной воды, вылился на него весь ужас этой «правды», и его рассудок словно помутился.

Теперь Володя понимал Римму и был с ней заодно: зло можно искоренить только силой. Мерзкие картины насилия над его дочерью, сокровищем его сердца, проносились перед его глазами. Вот Вера извивается в руках какого‑то негодяя, вот она просит пощады, а злодей творит над ней всякие непотребства, насмехаясь над его маленькой девочкой и над ним, бывшим артиллеристом‑фронтовиком. Гнев окончательно затмил для мужчины всё вокруг, словно перед ним стоял не его любимый сын, а сын дьявола, которого надо во что бы то ни стало извести как нечисть.

Присутствие дочери Володя почувствовал нутром, каким‑то шестым чувством, и резко оглянулся.

Вера стояла рядом с Риммой. Она не кричала, не плакала, она молчала, и дикий страх метался в её карих глазах. Этот страх разрядом молнии прошёлся по жилам её отца и больно резанул его по сердцу. Рука, поднятая для удара, вдруг потеряла силу, опустилась и повисла вдоль туловища. С пряжки ремня, зажатого в руке Володи, на пол упала капля крови, а перед ним, между кроватью и стеной, вжимался в угол спальни его сын, который вспухшими от кровоподтёков руками закрывал голову.

Не сон ли это?

Володя видел, как по лицу избитого им мальчика струйкой стекала кровь, его покусанные губы не просили пощады, и той презрительной ухмылки уже не было, а может быть, её вовсе не было? Конечно, эта насмешливая улыбка сына ему, дураку, померещилась или его бес попутал, как когда‑то на войне! Как могло такое случиться, что мирное время Володя перепутал с войной?

 

* * *

 

Война для сыновей Шевченко началась со слов отца: «Ну что, сынки, война. Собирайтесь, будем воевать». Отец со старшим братом Василием ушли на фронт, а Володю направили в артиллерийское училище, по окончании которого – марш по Красной площади в ноябрьский снегопад и на фронт.

За четыре года войны Владимир Шевченко, командир артиллерийской роты, отличился доблестью и отвагой, за что имел ордена и медали Родины, но победа для него началась ещё до взятия Рейхстага, когда его сердце раскалённой сталью прожгла ненависть к фрицу в мундире офицера, к его надменной улыбке.

После тяжёлых боев под Ростовом‑на‑Дону дивизия, где Шевченко начал свою фронтовую биографию, только вышла из окружения, и Володя шёл с донесением в штаб дивизии, когда ему навстречу попался пленный лётчик, вооружённый конвой вёл его на расстрел. Хотя немец шагал свободно, но в его походке явно чувствовалась офицерская школа. Поравнявшись с Володей, он презрительно улыбнулся, кивнул ему как старому знакомому и прошёл мимо.

Жар охватил Володю от желания одним ударом в челюсть стереть с лица этого пленного немца его надменную улыбку, с которой совсем недавно, поздней осенью отступлений, тот гонялся за ним по картофельному полю, пилотируя на своём лёгком бомбардировщике.

Четыре года войны Володя остервенело бил врага, чтобы фашисту неповадно было насмехаться над ним, советским офицером, над его родиной и над его народом. За эти фронтовые годы мимо него проходили и другие пленные немцы, но они уже не улыбались, они выглядели жалкими и сопливыми, а тот фриц даже и с пулей во лбу оставался в памяти мужчины победителем.

 

* * *

 

После победы прошло столько лет, а получается, что Володя до сего дня воюет, но уже не с фашистами, а со своим единственным сыном. Как так случилось, что он готов был убить Сашу только за то, что тот имел смелость быть гордым?

Володя опять оглянулся на Веру. Его черноглазая любимица стояла посреди комнаты, а Римма крепко держала её за плечики. Девочка смотрела на него с таким испугом, что уже не сопротивлялась и покорно ждала своей участи быть им избитой. Тут Володя представил себя чудовищем, убивающим собственных детей.

«Боже, что я делаю?» – взмолился про себя мужчина, ему нестерпимо захотелось упасть на колени перед детьми, прижать их к своему сердцу и просить у них прощения, но стать добрым отцом в этот момент он уже не мог, а строгий взгляд Риммы потерял над ним силу. Володя бросил окровавленный ремень перед женой и тяжёлым шагом ушёл на кухню, и, закрыв за собой дверь кухни, медленно опустился на табуретку, положил на стол руки, сжатые в кулаки, и затих.

Очередная контузия.

Мужчина не понимал, что произошло с ним этой ночью, почему он так озверел, а может быть, он ещё не вернулся с войны? Ведь приходила к родителям на него похоронка, когда его ранило на Курской дуге, а он всем смертям назло выжил, но выжил не для того же, чтобы воевать с детьми в мирное время! Вспоминать о войне он не любил, но теперь эти травящие душу воспоминания помогали ему понять, когда он позволил ненависти так глубоко войти в его сердце.

 

* * *

 

Первый бой память зафиксировала до деталей и без белых пятен. Был приказ стоять на исходной позиции насмерть. Утро началось с артиллерийской атаки со стороны врага. Володя командовал батареей, в задачу которой входило поддержать пехоту, ведя прицельный огонь по огневым расчётам противника. После контузии пропал слух, но он продолжал командовать батареей – наводка и команда «Батарея! Огонь!». Атака врага была отбита, но выяснилось, что соседи справа и слева бежали, связь с командным пунктом потеряна.

А ночью мир вздрогнул от разрыва ракет, ярко осветивших место дислокации батареи. Немецкая артиллерия била прямой наводкой. Искорёженная от взрывов техника, разорванные в клочья тела убитых, истошные крики раненых, надсадное ржание лошадей, истекающих кровью, – всё смешалось в единую картину земного ада, и на всём белом свете не было управы на это кровавое безумие!

Под утро к батарее пробрался посыльный с приказом немедленно отступать, а отступать куда, если всюду немцы. Володя отвечал за вверенные ему орудия, они не должны достаться врагу. Для вывоза пушек требовались проезжие дороги, командование одобрило разведку на местности.

Природа не делила мир на своих и чужих, на неё не действовали законы военного времени, всё живое подчинялось только своим сезонным законам. На разведку Володя отправился на лошади, уцелевшей под огнём противника. В осеннем лесу пахло грибами, и в небе курлыкали журавли, словно войны не было и в помине. По дороге проехали два грузовика с пехотой, что подтверждало правильность направления выхода из окружения.