Вера и рыцарь ее сердца. Роман в 6 книгах. Том 1

Тут Вера растерянно посмотрела на маму.

– Конечно, она покажет нам этого малолетнего развратника! – ответила Римма за дочь, а та утвердительно кивнула головой.

Вера была в замешательстве и замолчала, теперь умела молчать, в молчании ей хорошо думалось, а думать девочке было необходимо. Октябрёнок не может предать невинного, даже под угрозой смерти! Нет, Вера не станет искать несуществующего мальчика, которого можно обвинить только в том, что у него впереди висят три «коричневые колбаски».

Настало утро.

– Мама, я не пойду в школу. Я не знаю того мальчика, о котором ты говорила в милиции. Я не могу его выдумать.

Уверенный отказ дочери остановил Римму, которая была готова перешагнуть порог дома. Девочка упрямо стояла у тумбочки с телефоном, спрятав руки за спиной, и спокойно смотрела перед собой. Такое сопротивление дочери надо было сломить во что бы то ни стало, потому что ребёнок не может знать той беды, от которой её уберегают родители, а Римма ради спасения Веры жертвует всем, своей работой, своей репутацией!

– О, это отцовское упрямство я в тебе переборю!

Бросив на тумбочку ключи от квартиры, Римма зашла в дом и закрыла за собой дверь.

– Раздевайся! – приказала она, а сама стала звонить в милицию, чтобы сообщить, что опознания преступника не будет, так как её дочь заболела.

Раздевалась девочка медленно. Как только она натянула на себя домашний халатик, Римма повела её в свою спальню, в её руках был кухонный нож и бельевая верёвка.

– Вытяни руки! – потребовала мама, и Вера послушно вытянула руки перед собой. Римма с силой завела руки дочери за спину и связала верёвкой. Девочка в испуге повернула голову назад, чтобы понять, что с ней будет дальше, и тут‑то она поняла правду: её родную маму погубила злая колдунья, которая приняла мамино обличие и обманула папу, став ему женой, а его детям – мачехой! Горько стало на душе у Веры, слёзы посыпались из глаз девочки от жалости к своей настоящей маме, которая сейчас замерзает на дне пруда, опутанная сине‑зелёной тиной, как об этом писалось в сказках со счастливым концом. Жаль, что сказки не сбываются в жизни.

Из печальных раздумий её вывел резкий толчок в грудь, она неуклюже упала на пол, оказалось, что и её ноги тоже были связаны бельевой верёвкой.

– Если ты живёшь, как собака, своим телом развлекаешь других собак, то и живи по‑собачьи.

Это было последнее, что слышала Вера. Дверь за мамой закрылась на замок, и девочка осталась лежать на полу одна‑одинёшенька. Горькие рыдания сотрясли её, и душа безропотно приняла долю сироты.

Вера уже теряла счёт дням и ночам. Наверное, прошла неделя с тех пор, как её бросили на пол в маминой спальне. Если папа днём был дома, значит, наступили выходные дни. Папу она видела мельком, когда ходила в туалет. Он сидел обычно на кухне и даже украдкой не смотрел на Веру, так она была ему противна. Девочку никто теперь не расчёсывал и не умывал. В каждой комнате были вставлены замки, чтобы никто‑никто в мире больше не надругался над ней.

Володя пытался заступиться за дочь, и тогда Римма перестала развязывать руки дочери перед едой. Оказывается, кушать без рук очень трудно для человека. Девочке приходилось лизать языком кашу с блюдца, поставленного перед её носом, как собачонка. Это у неё получилось, но пить языком она так и не смогла.

У Веры было много времени думать и о своей собачьей жизни. Раньше она жалела собак, но теперь девочка поняла, что собачья жизнь совсем не такая уж плохая. Они бегают по городу, кусаются, если их обижают, и у них очень ловкий сильный язык, которым можно хорошо лакать воду или молоко. Веру мучила жажда, но пить она боялась, потому что для неё стало пыткой терпеть до того времени, когда мама поведёт её в туалет. Онемевшие руки не могли быстро двигаться после освобождения от верёвки. Нужно было какое‑то время переждать, чтобы они опять начали подчиняться воле девочки, и капли мочи непроизвольно стекали по её ногам ещё до того, как она садилась на унитаз. Конечно, это очень не нравилось маме.

Когда Вера впервые пописала в трусы прямо на полу в маминой спальне, а потом долго лежала сначала в тёплой луже, а потом в холодной, то она уже не сомневалась, что для неё уготовлена самая настоящая собачья жизнь. Конечно, она была не милым белым пуделем, а жалкой побитой дворняжкой, которая виляет хвостом и ползает на своём брюшке, выпрашивая у прохожих обглоданную косточку или маленький кусочек хлеба. Чтобы совсем не сделаться собакой, девочка решила пойти в школу и указать на какого‑нибудь мальчишку, который разделит с ней несправедливость собачьей жизни.

Веру водили по классам. Она стояла перед старшеклассниками, ребята старших классов сидели за своими партами и внимательно смотрели на незнакомую маленькую девочку, на её маму, на женщину в милицейской форме и на директора школы, которого все знали в лицо.

Вера выбрала для мамы жертву в виде высокого рыжего мальчика, и ей было уже совершенно всё равно, что теперь с ним станет, потому что её собственная жизнь закончилась. Школьники смеялись над ней, когда её за руку по коридору водила мама то в класс, то в туалет, потому что они не знали того, что знала одна она.

Во‑первых, они не знали, что у неё есть внутреннее сердце, которое никто не сможет обидеть, это внутреннее сердце могло говорить и утешать.

Во‑вторых, никто из школьников не догадывался о том, что это счастье, просто ходить в школу. Многие из них приходили в школу недовольными, учились из‑под палки, а Вера отдыхала в школе от домашнего кошмара.

Незаметно наступила зима с морозами и снегами. Теперь мама боролась с теми негодными дяденьками, которым дочь без чести давала себя трогать в тёплом подвале. Тогда мама била Веру под громкую музыку радио, применяя для битья старый шланг от стиральной машины, который не оставлял синих пятен на её теле. Иногда девочка сутками сидела закрытой в комнате, она не могла видеть через замёрзшее стекло улицу, но весёлые голоса идущих в школу детей радовали её, эти голоса напоминали ей о детстве, из которого она так быстро выросла.

Уже то, что руки её были не связаны верёвкой, было для девочки, если не счастьем, то большим облегчением в жизни. Самым мучительным испытанием для девочки, привязанной к стулу бельевой верёвкой, было по‑прежнему ожидание прихода мамы, чтобы та повела её в туалет.

В канун Нового года Римме самой надоела эта борьба с невидимым врагом, и она решила сберечь «остаток» девичьей чести дочери операционным путём.

Это был обычный зимний вечер, за окном трещал мороз, Веру положили на спину на стол в детской спальне, её ноги были широко раздвинуты и привязаны к столу. Настольная лампа освещала промежность девочки и нежное тепло исходило от неё. Потом мама что‑то сшивала у Веры внизу живота, сидя между её бёдрами. Когда игла прокалывала кожу, было больно, но стыд лежать в таком положении был гораздо сильнее этой боли, и у девочки кружилась голова от отвращения к самой себе.

Когда всё закончилось, Римма уложила дочь на диване, где мирно мигал в углу чёрно‑белый телевизор, потом укрывала её одеяльцем и кормила с ложечки куриным супом.

Это было давно забытое удовольствие, которое вместе с супом разливалось по всему телу Веры и проникало так глубоко, что достигало даже её внутреннего сердца. Как же она соскучилась по заботливой маме. Это был самый прекрасный вечер, вечер её мечты.