Вера и рыцарь ее сердца. Роман в 6 книгах. Том 1
После Нового года Римма стала работать врачом в детском саду и после школы забирала Веру к себе на работу, где девочка играла среди детей и на какое‑то время забывала свою настоящую жизнь. Иногда Римма опять начинала мучить дочь подозрениями, а после допроса била всё тем же шлангом от стиральной машинки, от ударов которого не возникало синяков. Постепенно Вера стала привыкать к жизни в маминых застенках, зато теперь она с большей силой научилась ценить минуты затишья в своей жизни. Друзей у неё не стало, а гуляла девочка только с папой.
Наступила весна, стало пригревать солнце и чувствовалось, как в природе зарождалась радость от пробуждения от сна. Сугробы таяли, превращаясь в прекрасные ледяные замки, и Вера могла часами любоваться их острыми башенками, резными балкончиками и узорчатыми окошечками, но с наступлением весеннего тепла ледяные замки проседали и в них появлялись угольные камушки.
Когда вовсю зажурчали весенние ручьи, то Вера очень боялась пропустить появление первой травинки, которая неожиданно выпрыгнет из‑под земли, такая нежная и такая зелёная, потом зажмурится от солнца и улыбнётся ей и всему миру.
Был радостный погожий денёк, когда Вера с папой пошли гулять к старому дому, где когда‑то жила она и её друг Булат. У Веры появилось странное чувство потери, когда она увидела, как весело играют незнакомые дети в её старом дворе. Вера не была на них в обиде, только её внутреннее сердце очень затосковало.
Потом в скверике она качалась на качелях и слышала тихое пение ветерка. Когда папа вёл её домой, то говорил больше он сам, а Вера с удовольствием слушала его рассказы о звёздах и вулканах, о морях и океанах. Когда они, довольные прогулкой, пришли домой, их встретила у порога мама, глаза которой светились холодно‑синим светом. «Сейчас начнется…» – только и успела подумать девочка, приготовившись к обвинению, но папа загородил её от мамы.
– Римма, успокойся. Я сам свидетель! Никто не прикасался к Вере!
– Тебе нельзя доверять ребёнка, простофиля! – набросилась она на него с кулаками, но папа поймал мамины руки в свои руки и ещё раз спокойно проговорил:
– Никто не прикасался к Вере. Она невиновна.
– Ах так! – закричала на весь дом мама. – Я вам устрою гуляние!
Высвободив свои руки, она толкнула дочь в комнату и закрыла дверь изнутри. Папа остался по другую сторону двери. В этот день мама била Веру особенно жестоко, и одним из ударов сломала её мизинец, а папа что‑то кричал и кричал за дверью. Необычная злость с головой охватила девочку, стонущую от боли. Это была ненависть к своему отцу. Он хотел правды! Кому нужна была его правда, когда у Веры не было силы жить! От боли потемнело в глазах, боль становилась невыносимой, а мама продолжала бить и бить её несчастное тело, потом Веру вырвало прямо на пол. Поскользнувшись на блевотине, она упала и осталась лежать, покорно скрестив избитые руки на груди.
– Да, да! Мама, всё было, как ты говоришь! Всё было, как ты говоришь! – быстро‑быстро забормотала Вера. – А ты, там за дверью, ты замолчи! Замолчи, это я приказываю тебе! Ты для меня – никто!
Володя растерялся и притих, притихла и Римма. Это был самый страшный день в Вериной жизни. День, когда она поняла, что никто, никто на свете не может её защитить! Папа перестал быть героем её жизни, теперь надеяться было не на кого.
«Ленину тоже не нужны такие вруньи, как я», – подумала она, и последняя надежда на радость погасла в ее жизни.
Глава 4
Вот уже несколько месяцев Римма с дочерью жили в сибирском городе Барнауле, где никто не знал, что Вера потеряла «девичью честь», и это успокаивало обеих.
Перед отъездом в Россию Римма во второй раз положила дочь на стол в детской комнате и под светом той же настольной лампы расшила промежность девочки, но на этот раз после операции несчастная Верочка не получила причитающуюся ей порцию ласки. Зато она была рада‑радёшенька, что могла ходить в туалет, как все нормальные дети, и от неё больше не исходил противный запах застоявшейся мочи.
В Барнауле Веру с мамой приютила семья дядя Лёни, его жену ласково звали Арочка, хотя она была совсем не ласковой, а очень строгой и неулыбчивой тётей.
Тётя Арочка была вторым маминым кумиром после Джейн Эйр, которой девочка искренне сочувствовала. Отрывки из книги о судьбе этой сиротки Джейн мама читала дочери ещё в поезде, когда они ехали в чужой край, чтобы начинать вдали от дома жизнь заново, но уже без папы и без Саши. Вообще‑то, Вере было безразлично, где ей и с кем предстоит жить. Если честно сказать, не интересовал её ни незнакомый город, ни её близкая родня, ни какая‑то книжная Джейн Эйр. Она не нуждалась в дружбе с одноклассниками и не хотела ни с кем говорить ни по душам, ни по пустякам. Девочка уже научилась хорошо жить в самой себе и хорошо общаться со своим верным внутренним сердцем. Только две вещи сохранила её память из череды этих чёрных дней.
На первом месте была сосиска. Сосиска, которую подавали на обед в школьной столовой, была нежной и очень тоненькой. Она аппетитной короной украшала горку жёлтого картофельного пюре. Об этом лакомстве Вера мечтала уже с самого рассвета, ещё перед уходом в школу. На большой перемене она бежала в столовую, там стояла в очереди за обедом, ни с кем не говорила и по сторонам не глядела. Когда подходила её очередь получить тарелку с дымящимся картофельным пюре и отварной сосиской, девочка уже не успевала сглатывать слюну.
Сначала Вера быстро съедала недосоленное картофельное пюре, не отводя взгляда от сосиски, потом брала сосиску двумя пальчиками и её мизинец сам по себе оттопыривался в сторону, это происходило от важности момента. Потом она любовалась сосиской, держа её на расстоянии, вдыхая аппетитнейший мясной запах. Прокалывать сосиску вилкой девочке казалось кощунством, ведь сосиска представлялась ей диковинкой, привезённой из заморских стран, а потом начинался самый замечательный момент, когда сосиска отправлялась в рот. Капли чудесного мясного сока, попадая на язык, вводили девочку во вкусовой трепет, только кушать сосиску медленно, смакуя каждый кусочек, у Веры не получалось. В какой‑то момент сосиска быстро проглатывалась, совершенно не утоляя голод девочки, и оставалась одна шкурка, которую можно было жевать долго‑долго.
Уже вечером, когда Вера с мамой читали по переменке книгу об одиноком и голодном Робинзоне Крузо, девочка каждый раз обещала самой себе не быть больше такой легкомысленной, а жевать сосиску как можно дольше, но каждый раз сосиска проглатывалась в один присест и только шкурка напоминала Вере об аппетитной сосиске.
На втором месте по значимости её воспоминаний о жизни в Барнауле было сливочное масло. Одно созерцание комочка сливочного масла в двести граммов, лежавшего на блюдце посередине кухонного стола, являлось для Веры невероятным наслаждением. Этот комочек масла, имеющий жёлтый цвет, как маленькое солнышко на тарелочке, озарял холодную и большую кухню тёти Арочки. На масло можно было только смотреть, потому что этого масла на всех не хватало, и его катастрофически не хватало самой Вере.
Два раза в месяц Вера поднималась в шесть часов утра, очень тепло одевалась и вместе со взрослыми отправлялась в продуктовый магазин, что располагался в конце улицы. К закрытым дверям магазина уже с полночи один за другим подходили люди и занимали очередь, где каждый очередник имел свой номер. Систематически проводилась перекличка, тех, кто не отзывался на номер, из списков покупателей масла вычёркивали.
