Вино из Атлантиды. Фантазии, кошмары и миражи

Я не буду описывать в подробностях, какие неосторожные поступки привели меня, беспечного чужака из дальних стран, в руки ужасных чародеев и мистериархов, служителей львоглавого Онга. Поступки эти, как и подробности моего ареста, вспоминать мучительно; сильнее всего хочется забыть обтянутую драконьими кишками и посыпанную алмазным порошком дыбу, на которой растягивали обнаженных людей; или ту темную комнату с шестидюймовыми отверстиями у самого пола – оттуда сотнями выползали раскормленные трупные черви из близлежащих катакомб. Довольно будет сказать, что, истощив запасы жуткой фантазии, мои истязатели завязали мне глаза и неимоверно долгие часы везли меня на верблюде, а в предрассветных сумерках бросили посреди зловещего леса. Мне сказали, что я волен идти куда хочу, и в знак милосердия Онга дали для пропитания черствую ковригу и небольшой бурдюк с затхлой водой. В полдень того же дня я вступил в пустыню Йондо.

Все это время я не думал повернуть назад, несмотря на весь ужас гниющих кактусов и ютящихся между ними злобных созданий. Теперь же я замедлил шаг, памятуя, какие отвратительные легенды рассказывают о земле, где я очутился; ибо немногие рискуют зайти сюда по собственной воле. И еще меньше тех, кто вернулся, бессвязно повествуя о невиданных ужасах и диковинных сокровищах; руки и ноги их вечно трясутся, как у припадочных, в глазах под поседевшими бровями и ресницами горит безумный огонь – все это не вызывает желания следовать по их стопам. Поэтому я застыл в нерешительности у границы безжизненных песков, и трепет нового страха охватил мои истерзанные внутренности. Жутко было идти дальше, жутко и возвращаться – я не сомневался, что на этот случай у жрецов для меня заготовлен прием. Итак, я подождал немного и двинулся дальше, на каждом шагу проваливаясь в тошнотворно‑мягкое, преследуемый по пятам некими длинноногими насекомыми, что встретились мне среди кактусов. Насекомые эти, цветом напоминавшие недельной давности труп, размером были с тарантула, но когда я оборотился и наступил на ближайшее, поднялась ядовитая вонь еще мерзее расцветки. Поэтому я пока старался не обращать на них внимания.

Право, это были всего лишь мелочи среди ужасов моего положения. Впереди, под огромным болезненно‑багровым солнцем, на фоне черных небес раскинулась пустыня Йондо, беспредельная, как страна бредовых видений, порожденных гашишем. Вдали, у самого горизонта высились округлые горы, о которых я уже говорил; а в промежутке тянулись ужасные серые пустоши и невысокие безлесные холмы, словно горбатые спины наполовину зарытых в песок чудовищ. На пути мне попадались громадные ямы, оставленные ушедшими глубоко в землю метеоритами; влажно поблескивали в пыли многоцветные драгоценные каменья, которым я не знал названия. Поваленные кипарисы гнили у стен разрушенных мавзолеев; по испятнанному лишайниками мрамору ползали жирные хамелеоны с царственными жемчужинами во рту. За грядами холмов скрывались города, где ни единого камня целым не осталось, – громадные древние города, отдающие пустыне осколок за осколком, атом за атомом. Измученный пытками, я тащился по необъятным мусорным кучам, что были когда‑то могучими храмами, и под ногами у меня падшие боги хмурились крошащимся песчаником и скалились растресканным порфиром. На всем лежало зловещее безмолвие; нарушали его лишь сатанинский хохот гиен да шорох гадюк в гуще сухих колючек и в заброшенных садах, заросших крапивой и дикой рутой.

С вершины одного кургана я увидел причудливое озеро, непроницаемо‑черное и зеленое, как малахит, обведенное по краю блистающими отложениями соли. Воды его наполняли углубление в виде чаши далеко внизу, а груды соли громоздились почти у моих ног, и я понял, что озеро это – всего лишь горчащий остаток давно высохшего моря. Я спустился к темной воде и погрузил в нее руки; но древняя морская вода немилосердно щипала и разъедала кожу, и я поспешно отступил – уж лучше терпеть пустынную пыль, что окутала меня тягучим саваном.

Здесь я решил недолго отдохнуть и, побуждаемый голодом, употребил часть издевательски скудной провизии, которой снабдили меня жрецы. Я намеревался, если позволят силы, двигаться дальше и достичь земель, что лежат к северу от Йондо. Земли эти поистине безрадостны, однако безрадостность их – обычного свойства, не то что в Йондо. Изредка туда заходят кочевники. Если фортуна будет ко мне благосклонна, я могу встретить кого‑нибудь из них.

Жалкая трапеза подкрепила меня, и впервые за не знаю сколько недель – счет времени я давно потерял – мне послышался тихий шепот надежды. Трупного цвета насекомые давно отстали. Покамест мне не встречалось больше ничего и вполовину столь жуткого, несмотря на гробовое безмолвие и рассыпающиеся прахом руины вокруг. Я подумал было, что ужасы Йондо несколько преувеличены.

И тут с холма надо мною донесся дьявольский смех. Он раздался внезапно, испугав меня сверх всякой меры, и все продолжался, не меняясь ни единой нотой, будто на холме веселился полоумный демон. Запрокинув голову, я увидел темное устье пещеры, ощетинившееся зелеными сталактитами, – я не заметил его прежде. Оттуда, казалось, и доносился звук.

Я опасливо вглядывался в темный провал. Смех раздался громче, но я по‑прежнему ничего не видел. Наконец я различил в черноте бледный отблеск, и вдруг стремительно, как в кошмарном сне, предо мною явилась чудовищная тварь. У нее было бледное, безволосое, яйцевидное туловище размером с суягную козу, и тело это опиралось на девять длинных шатких суставчатых лап, будто у громадного паука. Тварь пробежала мимо меня к озеру, и я разглядел, что на ее нелепо приплюснутой морде нет глаз, над головой торчат два узких, острых, как ножи, уха, а длинный морщинистый нос наподобие хобота свисает ниже толстогубой пасти, скалящей в вечной ухмылке нетопыриные зубы.

Существо стало жадно пить едкую воду, а утолив жажду, обернулось и словно почуяло меня; сморщенный нос приподнялся и повернулся ко мне, шумно принюхиваясь. Убежало бы существо или собиралось на меня броситься – не знаю; я не вынес этого зрелища и сам кинулся бежать на трясущихся ногах, петляя между громадными валунами и грядами намытой у берега соли.

Наконец, совершенно запыхавшись, я остановился. Погони не было. Я сел, все еще дрожа, в тени валуна, но отдохнуть мне было не суждено, ибо тут началось второе из тех фантастических приключений, что принудили меня поверить во все слышанные прежде безумные легенды.

Еще больше, чем дьявольский смех, напугал меня вопль, внезапно раздавшийся у самого моего локтя. Звук шел от слежавшегося соленого песка, будто женщина кричит от невыносимой боли или бьется, беспомощная, в руках демонов. Я обернулся. Предо мной была истинная Венера, совершенная в своей белоснежной наготе, без единого видимого изъяна, только погруженная до пупка в песок. Расширенные от ужаса глаза ее смотрели на меня с мольбой, и нежные, словно лепесток лотоса, руки простерлись ко мне в умоляющем жесте. Я бросился к ней – и коснулся мраморной статуи, что полуприкрыла искусно вырезанные веки, грезя о забытых столетиях. Песок скрыл от взора утраченную прелесть ее бедер и лодыжек. Вновь бежал я в страхе и вновь услышал крик мучительной боли, но не обернулся и не увидел больше молящих рук и глаз.

Вверх, по долгому склону к северу от проклятого озера, оскальзываясь на обломках базальта, спотыкаясь о куски камня в прожилках отливающих прозеленью металлов, проваливаясь в соляные ямы и наносы праха, которому нет названия, по уступам, оставленным в неизмеримой древности отступающим морем, бежал я, словно из одного кошмарного сна в другой. Порой в ушах у меня раздавался холодный шепот – и нашептывал не встречный ветер; оглянувшись назад у края очередного уступа, я заметил причудливую тень, бегущую шаг в шаг за моей собственной тенью. Та, другая тень принадлежала не человеку, не обезьяне и никакому известному нам зверю: слишком гротескно вытянута голова, слишком скрючено приземистое туловище, и никак не рассмотреть, то ли у тени пять ног, то ли пятая нога на самом деле хвост.