Влюбленные женщины
– Вы совсем заморочили нам головы этими старыми шляпами, – воскликнула Лора Крич. – Умолкни, Джеральд! Мы ждем тоста. Давайте выпьем. Наполните бокалы – и вперед! Речь! Речь!
Задумавшись о гибели нации или народа, Беркин машинально следил, как наполняют его бокал шампанским. Оно пузырилось у края бокала; когда лакей отошел, Беркин, неожиданно почувствовав при виде охлажденного вина сильнейшую жажду, залпом выпил шампанское. В комнате воцарилось напряженное молчание. Беркину стало мучительно стыдно.
«Случайно или намеренно сделал я это?» – задал он себе вопрос. И решил, что точнее всего будет сказать, что сделал он это «намеренно случайно» – есть такое вульгарное определение. Он оглянулся на приглашенного со стороны лакея. Тот подошел, и в том, как он ступал, ощущалось холодное неодобрение. Беркин подумал, что терпеть не может тосты, лакеев, торжественные приемы и весь род человеческий в большинстве его проявлений. Затем поднялся, чтобы провозгласить тост. Но чувствовал себя при этом отвратительно.
Наконец обед подошел к концу. Кое‑кто из мужчин вышел в сад. Там была полянка с цветочными клумбами, за железной оградой простирался небольшой лужок или парк. Вид был чудесный, дорога шла, извиваясь, по краю неглубокого озера и терялась в деревьях. Сквозь прозрачный весенний воздух мерцала вода, деревья на противоположном берегу розовели, пробуждаясь к новой жизни. Коровы джерсейской породы, очаровательные, словно сошедшие с картинки, прижимались к забору бархатными мордами и, жарко дыша, смотрели на людей, возможно, ожидая хлебной корки.
Прислонившись к ограде, Беркин почувствовал на руке влажное и горячее дыхание животного.
– Великолепная порода, очень красивая, – заметил Маршалл, один из зятьев. – Такого молока больше никто не дает.
– Вы правы, – согласился Беркин.
– Ах ты, моя красавица, моя красавица, – вдруг пропищал Маршалл высоким фальцетом, отчего Беркин почувствовал отчаянное желание расхохотаться.
– Кто выиграл гонку, Лаптон? – обратился он к новобрачному, чтобы скрыть приступ подступающего смеха.
Новобрачный вынул изо рта сигару.
– Гонку? – переспросил он, и легкая улыбка пробежала по его лицу. Ему явно не хотелось говорить о беге наперегонки к церкви. – Мы прибежали одновременно. Она первой коснулась двери, но я успел схватить ее за плечо.
– О чем это вы? – заинтересовался Джеральд. Беркин посвятил его в то, что жених и невеста затеяли беготню перед венчанием.
– Гм, – неодобрительно хмыкнул Джеральд. – А что заставило вас опоздать?
– Лаптон затеял разговор о бессмертии души, – ответил Беркин, – а потом не мог отыскать крючок для застегивания пуговиц.
– Ну и ну! – вскричал Маршалл. – Думать о бессмертии души в день собственной свадьбы! Неужели не нашлось другой темы?
– А что в этом плохого? – спросил новобрачный, его чисто выбритое лицо морского офицера залилось краской.
– Можно подумать, что ты отправлялся на казнь, а не на венчание. Бессмертие души! – повторил Маршалл с издевательской интонацией.
Но его реплика успеха не имела.
– И что ты на этот счет решил? – поинтересовался Джеральд, сразу же навостривший уши, услышав, что речь зашла о метафизическом споре.
– Сегодня душа тебе не потребуется, дорогой, – сказал Маршалл. – Только помешает.
– Господи! Маршалл, пошел бы ты и поговорил с кем‑нибудь еще, – воскликнул, не выдержав, Джеральд.
– Да с радостью! – рассердился Маршалл. – Здесь слишком много болтают о душе, черт подери…
И он удалился разгневанный. Джеральд проводил его злым взглядом, который становился по мере удаления плотной фигуры зятя все спокойнее и дружелюбнее.
– Хочу тебе вот что сказать, Лаптон, – произнес Джеральд, резко поворачиваясь к молодожену. – В отличие от Лотти Лора не привела в семью болвана.
– Утешайся этим, – рассмеялся Беркин.
– Я не обращаю на таких внимания. – Новобрачный тоже засмеялся.
– Но расскажите об этом состязании. Кто его начал? – спросил Джеральд.
– Мы опаздывали. Лора уже поднялась по лестнице на церковный двор, когда подъехала наша коляска. Она увидела Лаптона, и тот стрелой понесся к ней. И тут она побежала. Не понимаю, почему ты так рассердился. Это что, унижает твою фамильную честь?
– Можно сказать и так, – ответил Джеральд. – Если ты за что‑то берешься, делай это как следует или не делай вообще.
– Хороший афоризм, – отозвался Беркин.
– Ты со мной не согласен? – спросил Джеральд.
– Отчего же. Но меня утомляет, когда ты начинаешь говорить афоризмами.
– Пошел к черту, Руперт. Не только тебе сыпать ими.
– Вот уж нет. Я пытаюсь избавиться от них, ты же их вечно извлекаешь на свет божий.
Джеральд мрачно усмехнулся его шутке. Затем сделал неуловимое движение бровями, как бы освобождаясь от неприятных мыслей.
– Так ты не веришь в необходимость соблюдать определенные нормы поведения? – строго потребовал он ответа.
– Нормы? Вот уж нет. Ненавижу нормы. Впрочем, для черни они необходимы. Но если ты что‑то собой представляешь, слушай только себя и делай то, что нравится.
– Что ты подразумеваешь под «слушай себя»? – спросил Джеральд. – Это из разряда афоризмов или клише?
– Поступай так, как хочется. Порыв Лоры, побежавшей от Лаптона к церковным дверям, кажется мне великолепным. В каком‑то смысле это почти шедевр стиля. Действовать спонтанно, повинуясь инстинкту, – одна из труднейших вещей на свете и единственная по‑настоящему аристократическая.
– Надеюсь, ты не ждешь, что я отнесусь серьезно к твоим словам? – сказал Джеральд.
– Как раз жду, Джеральд. А я мало от кого этого жду.
– Тогда, боюсь, я тебя разочарую. Ведь, по‑твоему, люди должны делать лишь то, что им нравится.
– Именно это они и делают. Но мне бы хотелось, чтоб они полюбили в себе личность – то, что делает их уникальными, отличными от других. Они же предпочитают подстраиваться под остальных.
– Что касается меня, – решительно произнес Джеральд, – то я бы не хотел жить среди людей, действующих спонтанно и повинующихся импульсу, как ты это называешь. В таком мире все тут же перережут друг другу глотки.
– Из твоих слов можно заключить, что тебе самому хочется перерезать другим глотки.
– Из чего это следует? – сердито спросил Джеральд.
– Никто не станет резать другому горло, если тот сам этого не хочет: если жертва не хочет быть зарезанной, ее не зарежут. Это истина. Чтобы свершилось убийство, нужны двое: убийца и жертва. Жертва – человек, которого можно убить, в глубине души он страстно желает быть убитым.