Вторая жизнь

Разрешение получено. Олег пытается что‑то рассчитать, какое‑то подобие штурманского журнала. Карта, линейка НЛ‑10, навигатор – все есть! Погода хорошая, ясно, еще не жарко. Заправили, слили отстой, рассаживаемся, запускаем двигатель, прогрев, проверка. Олег выруливает, на исполнительном: закрылки для взлета – все готово. Взлетный режим, тормоза. Поехали. Носовая стойка управляемая, выдержать направление несложно. Поднял носовое колесо, оторвались. Все просто.

Сижу пассажиром, не пытаюсь вмешиваться, пилот работает в полете даже таком простом. Полет никак не сравним с ездой на автомобиле, все‑таки это не прогулка, это мне сейчас приятно сидеть и наблюдать. Если какие‑то ошибки, они незначительные: курсант налетал уже двадцать часов, сразу исправляет – наблюдать приятно!

В училище он налетал сто часов на Л‑39, и здесь у него никаких проблем – усваивает все с лету. Хорошо сидеть справа пассажиром и получать удовольствие от полета. Видимость хорошая, после набора уже угадывается мыс на заливе – поворотный пункт. И я сейчас расслабился и наслаждаюсь полетом. Дымки нет, солнце не мешает, и перед нами открывается четкая картина, достойная кисти мастера! Закрываю глаза, вслушиваюсь в негромкий, приятный голос двигателя Rotax и вспоминаю тот, шлепающий звук двигателя АШ‑62…

 

* * *

 

Где‑то там далеко потихоньку шлепает Ан‑2. Я сижу справа, клонит в сон. Я даже не сопротивляюсь. Приятное чувство: засыпаешь. Но я не усну, я знаю: организм как‑то сам борется. Приборы сквозь прищуренные веки: авиагоризонт просвечивается сквозь дремоту горизонтально, прибор скорости – стрелка на 180, вариометр горизонтально, высота 500 – стрелка вертикально вниз, широкая между нулем и единичкой на ВД‑10. Открываешь глаза, осматриваешься. Орлы – их много! Высота полета у них примерно такая же – 500–600 метров. Они летают каждый в своей зоне, и какой‑то Ан‑2 для них нарушитель воздушного пространства. Были случаи, они бросались на самолет.

Столкновение с птицей, у которой размах крыла более двух метров, опасно. Один попал в крыло, пробил топливный бак; второй случай – в остекление фонаря, улетел через пилотскую кабину в открытую дверь. Пробив двери пятнадцатого шпангоута, долетел до хвостовой стойки. Поэтому сбрасываешь с себя дремоту, осматриваешься.

Челкар, далее Есенсай, Курайлысай и Калмыково. Потом так же назад.

Саша Быков, мой командир: дремлет, глаза закрыты. У меня справа управление связной радиостанцией. Переключаюсь: покрутил ручку настройки, полазил немного в эфире, сквозь шлепки двигателя прослушивается музыка. Эдуард Хиль: «Пилот не может, не может не летать!» Хорошо запомнился этот фрагмент из той жизни. Болтанки не было, рейс утром, еще не жарко. Летали много, я с непривычки уставал.

Познакомился я с девушкой, прогуливал с ней допоздна после работы, спать некогда. К выходному уже весь выжатый, завтра октябрь, а жара под сорок. Местность перед глазами вся выжженная палящим солнцем. Саша в последний рабочий день приглашает к себе домой:

– Анатолий, после рейса ко мне. Люда должна принести пива, у меня рыба есть!

Познакомился с женой командира, Людой. Сын пяти лет, хорошая квартира, прохладно. В зале на ковре эмалированное ведро пива, пивные кружки, вобла. Вобла на Урале очень крупная, правильно завяленная – очень вкусно. И пиво в Уральске было хорошее. Мы тогда за разговорами до середины ночи ведро выпили. И проснулся я утром отдохнувший и в хорошем настроении, видимо, организм влаги требовал.

С Людой потом через три года разговаривали: сидели рядом на вечере всего отряда, в честь окончания сезона авиахимработ – она была подругой моей девушки! (АХР – это очень сложный вид работ, и этого вечера все ждали с нетерпением: все‑таки уставали и безаварийный год всех радовал!)

Сидели. Праздничное настроение, все танцевали. Я танцам еще в Калуге учился. У нас тогда в программу ввели, неофициально для тренировки вестибулярного аппарата и координации движения, как в тридцатые. Конечно, и с воспитательной целью – все‑таки будущие офицеры! Свой оркестр, хорошая база, УЛО, спортзал – танцевали все. Наш старшина был призером бальных танцев, жена одного летчика с нами занималась.

Приходили на занятия даже некоторые летчики с женами! Постепенно все выровнялись, подтянулись. Девочки‑студентки на вечера к нам приезжали со своими классными – уж слишком они их опекали. Молодые ребята: здоровые, в голубых погонах с золотой окантовкой – орлы, уже почти офицеры! Вели себя все в основном скромно, лишнего себе не позволяли – некоторые ребята там женились. Любил танцевать и влюбчивый был, да и сейчас тоже.

Люда меня в разговоре спросила:

– Анатолий, ты долго над ней издеваться будешь?

Не первый раз эта тема поднимается.

– Какой из меня сейчас муж, мне переучиваться надо! – своей транспортной техники нет, только Ан‑2, да еще несколько Як‑12. Пытаюсь оправдаться. – Переводиться куда‑то. Переезд, семья, дети!

– Жалеть будешь. Такой женщины в жизни, может быть, не встретишь!

– А если беременность, что будем делать?

– И что? Не женишься, алименты платить будешь.

– А как же она?

– А она их получать будет!

– Вот как! Так все просто?

Все‑таки расстались, потерял свою любовь – встретил потом, позже, через много лет и не вовремя!

Задумался. Олег плавно вошел в разворот. Мыс в заливе под нами, меняет курс на Добринку. Заданную высоту на А‑27 выдержать сложно, но у него получается плюс‑минус десять метров. Шарик в центре удержать тоже непросто – самолет короткий. Виражи, ввод, вывод, мастерство нужно все в допусках выдерживать.

– Олег, а как у жены отношение ко всему этому? – спрашиваю, хотя причину отлично понимаю. – Ты же нормально зарабатывал на пластиковых окнах!

– Жена у меня молодая, я ее сам воспитывал. А потом – я же татарин. Знаете, в училище инструктор что‑то говорит, указывает за что‑то кому‑то, а смотрит на меня: «А я при чем?» – «При том, что ты лучше всех должен быть!» – «Почему?» – «Потому, что ты татарин!»

Здесь и я свою молодость вспомнил!

До Добринки вообще просто – по железке. Можно расслабиться.

По молодости все быстро проходило, не так, конечно, просто. Ребята все хорошие были, и как‑то леталось хорошо. С теми, которые в армии остались, переписывались: иногда что‑то узнавал, встречались на промежуточных аэродромах, особенно с теми, которые с истребителей списывались. Стали вертолетчиками, летали в транспортной авиации. До первых смертей, потом с каждым годом плохих новостей все больше накапливалось.