Яд Империи
Растереть в ступице две средние меры семян лаванды и одну меру овсяных зерен. Переложить в средний горшок глиняный или сосуд стеклянный, наливать протомленное масло оливковое, пока не покроет семена. И на три зерна повыше. Выставить на окно на солнце, на два дня. Опрокинуть на чистую холстину на другом горшке. Отжать семена. Масло разлить в малые сосуды и запечатать, спустить в погреб. Проверять на цвет и запах перед продажей. Что за месяц не уйдет – вылить. На этом масле хорошо густые притирания готовить и просто для тела использовать.
Из аптекарских записей Нины Кориари
Поутру Нина решила наведаться в гавань, где убитого парнишку нашли. Сикофант, конечно, всех расспросил, да с аптекаршей делиться не станет. А бывает – что сикофанту не расскажешь, то соседу или знакомому выболтаешь. Поговорит Нина со стражниками, с лодочниками, может, что и выяснит.
Пришла она к воротам, что вели в гавань Феодосия из города. Глянула на высокую стену, залитую утренним солнцем. Толщина стены этой, говорят, более пятнадцати пусов[1]. А высотой и вовсе сорок пусов. Башни охранные восьмиугольные вдоль всей стены. Хорошо город защищен от врагов. Да вот от своих душегубов нечем защититься, детей никак не уберечь.
Ворота были открыты, люди деловито спешили кто куда. Многие – в иноземных платьях. Отовсюду слышалась разноязыкая речь. Крикливые разносчики воды и лепешек перекрывали общий шум. Продажные девицы с непокрытой головой и в тонких туниках завлекали клиентов уже с утра, а завидев стражников, хоронились в толпе да за тюками сложенными.
Два молодых стратиота беседовали в стороне от ворот.
Нина к ним и подошла.
– Здравия вам, почтенные воины. Куда направляетесь? На дозор или уже отдыхать?
– Сменили нас только что. А тебе, уважаемая, какая печаль? – Один из них окинул женщину взглядом. Нечасто почтенные с виду горожанки так запросто к мужчинам подходят.
– Да я ищу того стратиота, что ко мне в аптеку приходил несколько дней назад, когда отрока отравленного нашли. Не знаете, где он? Поговорить я с ним хотела, порасспрашивать, что видел да слышал в ту ночь. Я Нина, аптекарша.
Воины переглянулись. А она тем временем откинула плат с корзинки, где лежал хлеб, сыр, инжир, предложила собеседникам. Те отказываться не стали, угостились да поблагодарили. А Нина опять завела речь про давешнее убийство. Солдаты в ту ночь ни ворота, ни стену не охраняли, лишь подтвердили, что шторм был, никто ничего не слышал.
– А ворота ведь на ночь запирают, как же душегуб туда пробрался да потом обратно в город вошел?
– Так это ж порт. Тут укромных мест, где спрятаться, не сосчитать. И под лодками перевернутыми, и под мостками. Вышел с мальцом, как и все, никто на них и внимания не обратил. Народ все время туда‑сюда шныряет – и торговцы, и мореходы, и нищие, да и ворье всякое.
– Ну а утром? – допытывалась Нина.
– А утром не сразу убитого заприметили. Ворота к тому времени уже открыты были, и народ ходил. Мы только иноземцев проверяем, а если он ромей[2], так опять же никто внимания не обратит. А мальца лодочник обнаружил да к воротам прибежал доложить. Говорят, напуган был сильно, аж трясся.
– Что за лодочник, как звать‑то его?
– Звать его Стефан, но он вроде отплыл на рассвете. – Воин бросил косой взгляд на стоящую неподалеку фигуру, закутанную в плащ, понизил голос: – А ты, уважаемая, за какой надобностью любопытствуешь?
– Спрашиваю, значит, есть надобность. На базаре вон болтать начали, что аптекари детей травят. На честную аптекаршу такой поклеп.
Вот и подумала, может, узнаю что да и отобьюсь от пустых наветов.
– Не женское это дело, про отравления вызнавать, – сказал один из воинов. – Иди лучше в свою аптеку да не шастай по улицам, сплетни собирая. А не то опять беда будет. Говорят, кто раз убил, да не попался, будет убивать снова.
Нина поежилась. И правда, если не остановить этого изверга, он еще кого‑нибудь погубит.
Распрощавшись со стратиотами, Нина вышла все же за ворота, засмотрелась на стоящие в гавани корабли в розовой дымке, на солнечные блики на гребешках волн. Вздохнув, направилась вдоль стены к тому месту, где нашли мальчика. Кладка здесь была старая, неровная, посеревшая от штормов и соленого ветра. Обломки камней тут и там валялись на песке.
Нина оглядела берег и порт. Да, в таком месте не сразу и заметят. Да и спрятаться есть где – вон обломки грудой навалены, лодки привязаны да перевернуты на камнях.
Нина медленно брела вдоль стены, оглядывая берег да смотря под ноги, чтобы об камень какой не споткнуться. Вдруг рядом просвистел огромный булыжник и впечатался в песок чуть левее от Нины.
Она отскочила, подняла голову, собралась было ругаться, но увидела фигуру в темном плаще. Когда человек на стене поднял руки над головой, Нину осенило, что не случайно камень упал. Все вокруг стало вдруг медленным, как будто время споткнулось и еле‑еле ползет.
Нина видела, как человек поднимает руки все выше, как большой валун на секунду застывает на фоне безоблачного неба.
Через мгновение Нина уже бежала по берегу, отдаляясь от стены и вскрикивая, когда ноги вязли во влажном песке. Добежав до мостков к воротам, она, позабыв о том, как положено ходить почтенной горожанке, пронеслась мимо охраны. Остановилась под чьим‑то портиком, когда была уже далеко от ворот.
Сердце колотилось, Нина задыхалась, пыталась молиться, но мысли скачками метались. Успокоившись немного, она огляделась, одежду поправила, покрывало, что сжимала в кулаке, пока бежала, накинула на голову трясущимися руками. Корзинку она потеряла.
Ноги подгибались, пока Нина брела к аптеке обратно. Заперла изнутри засов, упала на кровать и не то уснула, не то провалилась в беспамятство.
Очнувшись, спохватилась, что дела не сделаны, заказы не приготовлены. Руки все еще тряслись.
Выпив пару глотков успокоительного отвара, Нина села за работу, наказав себе пока не думать о происшедшем.
Приближались русалии, покупателей прибавилось. Нина доставала запасы, готовила снадобья для снов легких, для душевного успокоения, масла для рук ароматные – многие горожане шли к ней, чтобы подарков купить. Для Гликерии и Феодора припасла и масла, и лучшего травяного настоя, с тмином и чабрецом, с мятой лимонной, с дорогим китайским корнем.
[1] Пус – греческий фут, примерно 30 см.
[2] Ромей – житель Восточной Римской империи (позже названной Византией).
