Запрет

– Да, да. Сейчас мне с этим некогда разбираться, но поверь, тебе лучше прекратить. Либо сдавай ее, и я уволю твою наводчицу, либо просто уволю всех, но и тебя больше не пущу в дом.

– Ты не посмеешь! – на эмоциях выкрикивает девушка. – Мой отец спонсировал твой бизнес, и если бы не он…

– Если бы не он, ты бы тут не стояла. И учти, дивиденды по акциям, которыми владеет твой отец, уже давно перекрыли вложения в несколько раз.

– Но, но… по‑человечески, ты разве не испытываешь к нему благодарности? Он помог тебе вернуть все магазины твоего отца! – предпринимает последнюю попытку образумить мужчину девушка.

– «По‑человечески», Элина, ты серьезно? – горько усмехается мужчина. – В бизнесе нет таких слов. Вроде ты окончила Высшую школу экономики, а этому так и не научилась.

– Ладно, хорошо. А как же твоя мама? Она видит невесткой только меня.

– И? В чем проблема? – небрежно интересуется мужчина.

– Как в чем? У тебя в постели девица! И как мне это понимать?

– Полуживая, Элина, полуживая девица. Не забывай об этом. Или ты думаешь, я некрофил? – грозно, повысив голос на девушку, вопрошал мужчина.

– Боже! Нет, ты что?

– Ну что тогда за беспочвенная истерика?

– Просто я была в шоке, что у тебя в спальне девушка и…

– Уточняй в следующий раз у своих кротов, в какой именно спальне… в моей или соседней.

– Хорошо, ты прав. Извини. Может, спустимся вниз, выпьем чего‑нибудь… м? – окончание предложения явно соответствовало заигрыванию со стороны девушки.

– Пошли, – и это первое слово мужчины, которое было произнесено с легкостью и нормальным тоном.

И снова тишь да гладь, ни звука. От этих двоих только голова разболелась. Уж слишком истерический голос у девушки.

Сколько времени прошло в обманчиво чуткой тишине? И вновь голоса мужчин тревожат мою душу:

– Что говорят? Когда очнется?

 

 

– Сказали, что из критического состояния вывели, через день, край два, должна открыть глаза.

– Хорошо, хоть смерти невинных на тебе не будет, – прикалывается первый мужчина.

– Придурок, – парирует второй, насмехаясь.

 

Я снова во всеобъемлющей, безмолвной тишине, которую неожиданно нарушает чужое присутствие. Я явно чувствую прикосновение к своему лицу, как будто кто‑то нежно проводит ладонью по щеке, и вслед за этим слышу спокойный, тихий мужской голос. Хочу открыть глаза, посмотреть, кто это, но веки тяжелы, и мне ничего не удается.

– Девочка, и зачем ты приехала в столицу? Тут моя территория. И они это прекрасно знают. Сами же установили это правило. Так почему же отпустили тебя ко мне? Неужели они передумали?

Сознание проясняется, каждый прожитый миг моей жизни за последние несколько дней проносится перед глазами.

И я с ужасом понимаю, что знаю, кому принадлежит этот голос…

 

*********************

 

Открываю глаза и вновь их прикрываю от ослепляющих солнечных лучей, которые пробрались в комнату сквозь распахнутые окна. Инстинктивно выставляю ладонь, чтобы защититься от их наглого вторжения, но ощущаю ограниченность в движениях. Осмотревшись, замечаю катетер, прикрепленный к руке, а проследив за трубкой – вставленную в него капельницу с каким‑то раствором, который в данный момент вводится в мой организм.

Ненавижу больницы! Умело освобождаюсь от всех этих иголок и катетера и, наконец почувствовав свободу, с облегчением вновь падаю на подушку.

Звук открываемой двери привлекает внимание.

И, оглядевшись, понимаю, что это не больничная палата, а если это и клиника, то точно бизнес‑класса! Просто таких комнат я даже в кино не видела.

В комнату входит невысокая коренастая женщина средних лет, по‑простому одетая. В ее глазах читается радость, которая, впрочем, тут же сменяется возмущением: я же отсоединила систему.

– Зачем ты это сделала? – начинает она причитать, поднимая с пола капельницу и прочие принадлежности. – Лекарство еще полностью не докапало, осталось же совсем чуть‑чуть, надо было подождать.

– Я себя хорошо чувствую, не надо в меня вливать непонятно что, – остро реагирую на ее замечания, неосознанно грублю. Откуда они знают, на что у меня аллергия, а на что ее нет! Без моего ведома мне нельзя все подряд ставить.

Женщина внимательно на меня смотрит, а после говорит:

– Вроде милая девушка, а ведешь себя как эти выскочки, которые наведываются к… эх… – задетая моим тоном, махнув на меня рукой, она отвернулась и поспешила выйти из комнаты, а я поняла, что перегнула и обидела ни в чем не повинного человека.

Черт!

Попыталась встать, но общая слабость организма сказывалась, и я завалилась опять в кровать.

На эмоциях бью по постели рукой, а после, собравшись с силами, кричу:

– Извините.

Надеюсь, она услышит. Меня всегда грызет совесть, если кого‑то обижаю. Иной раз, даже если я не виновата, но человек обиделся, я все равно первая делаю шаг навстречу и пытаюсь наладить комфортное общение.

Откинув голову на подушку, смотрю в потолок.

Что происходит? Где я? Все же это не больница. Хотя комната пропахла медицинскими препаратами.

– Остыла?

На пороге стоит эта же женщина и ждет моего ответа.

Осторожно киваю. И она проходит вглубь комнаты и подходит ко мне.

– Я не врач, ничего не знаю о тех лекарствах, которые тебе кололи. Но Геннадий Иосифович – очень хороший доктор, и абы что он бы не назначил. Так что, можешь не переживать.

– А где я? – с опаской спрашиваю, надеясь услышать, что произошло и как тут оказалась.

Она удивилась, а после тихо произнесла:

– Ты не помнишь, как сюда попала? Или кто тебя привез?

И как бы ей мягко сказать, что у меня нет ответа ни на один из ее вопросов?

– Я не помню ничего. Может, вы объясните?