Запретные дали. Том 1

Пока Себастьян старательно накручивал себя, из вне послышались звуки очередного «врачебного приема» и, судя по сгущающемуся сумраку, то это была уже ночная смена, а если учитывать громкую возню, подкрепленную истошными женскими криками, то был, скорее всего, какой‑то экстренный случай, причем крайне тяжелого характера.

Вдруг в комнату влетел всклокоченный Мартин. Достав из застекленного шкафчика какой‑то пузырек, он отдал Себастьяну кроткую команду «Спать!» и убежал оказывать помощь умирающей.

Слушая оглушительные отзвуки, ужасающего характера, Себастьян впервые в жизни ощутил, что такое мигрень, а также что собой представляет нервное потрясение.

Просмаковав до утра эти новые ощущения, он пришел к выводу что неминуемое сумасшествие наступит намного раньше предполагаемого срока. Меж тем раздались стремительно удаляющиеся шаги женских каблучков, а вскоре наступила гробовая тишина.

Облегченно выдохнув, Себастьян попытался заснуть, как вскоре заслышалась витиеватая музыка мистического характера.

– Лучше здесь, чем дома… Лучше здесь, чем дома… – зашептал он, затыкая уши.

Битый час слушая «заутренний концерт», Себастьян принялся усердно вспоминать самые тяжелые работы в полях и самые неприятные на огороде. Таким вот странным образом ему все же удалось заснуть.

Утром же Себастьян узнал, что помимо «постельного режима» и больничного устава «Частной лавочки» в его прямые обязанности входит еще и соблюдение «наистрожайшего больничного режима».

Режим тот включал в себя два обязательных врачебных осмотра, именуемыми «утренний и вечерний обход», трехразовое питание, прием лекарств, рассасывание перед ужином подсолнечного масла, а также мытье на ночь.

Все это проходило строго по часам. По всей видимости, Мартин являлся весьма пунктуальной личностью, а также ценил дисциплину и порядок. Одним словом, несмотря на полное отсутствие какой‑либо занятости, расслабляться Себастьяну было некогда.

Помимо всего вышеперечисленного, Себастьяну приходилось учиться выполнять команды, на озвучивание которых Мартин не жалел визгливого горла. Ключевым моментом в основе данных команд было «Готовимся!».

Оглушённый визгливым криком, Себастьян мгновенно научился готовиться сразу ко всему: ко врачебному осмотру, к приему пищи, к приему лекарств и прочему, на что хватало бурной фантазии у его полоумного лечащего врача.

Мартин навещал Себастьяна по сто раз на дню. Он делал это внезапно, с истошными криками «Просыпаемся!». Подобного рода «дрессура» всякий раз приводила Себастьяна в предынфарктное состояние с элементами легкого шока, но, к счастью, чаще всего Мартин заскакивал просто молча, выставив руку в предупредительном жесте и с крайне озабоченным видом пролетал мимо, устремляясь прямиком к заветной комнатке за узенькой дверцей.

Утренний осмотр начинался с прелюдии унизительного типа, а именно, с наполнения баночки.

Оглушенный командой «Идем наполнять!», Себастьян долго соображал, куда следует идти и чем вообще наполнять, приведя тем самым Мартина в полное смятение откровенной озадаченности. Объяснения с десятого Себастьян все‑таки понял, что от него требуется и с крайне задумчивым видом побрел в туалет.

После передачи наполненной баночки, следовала команда «Готовимся к осмотру!».

Пока что Себастьян восстанавливал потерю слуха, Мартин занимался тщательным изучением теплого желтого содержимого, пристально рассматривая со всех сторон, старательно нюхая и смакуя на язык.

После изучения «крайне важного материала», начинался уже сам врачебный осмотр, во время которого Себастьян, раздетый по пояс, с градусником во рту, стойко терпел безжалостную пытку в виде тщательного ощупывания, прощупывания, простукивания и смазывания линии жжения все тем же невыносимо щиплющим.

Далее ему предоставлялся щедрый отдых, во время которого Мартин пристально вперивал свой нечеловеческий взор в тонкую шкалу градусника, да так и замирал минут на пятнадцать‑двадцать. Толи он изображал крайнюю степень повышенной сосредоточенности, то ли действительно не мог разглядеть, а скорее всего, просто засыпал на это время с открытыми глазами.

Однажды Себастьян решил вспугнуть «строгую врачебную интеллигенцию» и громко гаркнул. Реакция превзошла все мыслимые и немыслимые ожидания. Отпаиваясь сердечными каплями Мартин, попросил впредь больше такого не делать, если он, конечно, хочет лечиться при наличие все‑таки живого врача.

После изучения шкалы градусника, шел подсчет пульса. Тогда уже засыпал Себастьян, убаюканный монотонным счетом, подкрепляемым выстукиванием сбивчивого такта мыском звонкой туфли.

Несколько раз подряд прогнав по кругу убаюкивающий подсчет и звонкий такт, Мартин впадал в озадаченный ступор, а после будил циклом каверзных вопросов, напрямую касаемых самочувствия. Тут Себастьян терял всякую способность членораздельно изъясняться и лишь виновато пожимал плечами.

После всего этого кошмара наступало умывание и завтрак. Особыми кулинарными изысками Мартин не баловал. Меню состояло всего из трех блюд. По утрам была овсяная каша, сваренной на воде; в обед Себастьян получал какую‑то жидкую бурды из сильно переваренного картофеля; на ужин подавалась все та же «картофельная бурда», но с добавлением овсяной каши.

Судя по всему, Мартин или экономил на Себастьяне, или экономил вообще, а может быть, просто обладал довольно скудной кулинарной фантазией.

Правда, один раз, видимо в честь какого‑то праздника, появилась жареная картошка и даже на масле. Себастьян с жадностью накинулся на нее, невольно подумав, что на сале было бы в разы вкуснее, но о сале он теперь мог только мечтать, впрочем, как и о мясе, хлебе и прочей нормальной пище.

После еды, следовал, обязательный прием «должных лекарств», в виде горьких порошков, противной микстуры, а также ромашкового отвара. Последний играл в этом доме огромную роль, потому как одновременно являлся и целительным отваром, и заменителем чая, а также средством личной гигиены.

Мыла, как оказалось, здесь и в помине не было, наряду с зубным порошком, заменой которому служил уголь, а зола являлась единственным средством для мытья волос.

Каждый вечер Мартин впихивал в Себастьяна столовую ложку душистого подсолнечного масла и заставлял рассасывать это «чудо‑средство от воспалительного процессика» нескончаемое количество времени, потом следовало тщательное полоскание рта, ужин и мытье перед сном.

Последнее так и продолжало оставаться крайне унизительным, потому что Мартин не доверял Себастьяну самостоятельно обтираться губкой, судя по всему, боялся, что «бестолочь истерическая» не так помоет его драгоценные швы.

 

Эпизод 4. Миленький Мартин

Дни томительного выздоровления слились в единый кошмарный сон бредового характера. Несмотря на чрезмерную болтливость, откровенничать о себе Мартин явно не желал, строго соблюдая врачебный регламент, однако в скором времени Себастьян сделал собственные умозаключения о личной жизни этого престранного типа.