Запретные дали. Том 1

Нечеловеческий взгляд начал затягивать своим икрящимся сиреневым блеском, унося куда‑то далеко за пределы реальности. Придя, наконец‑то, в себя Себастьян неожиданно понял, что его зачем‑то привязали к кровати. Чего‑чего, а такого поворота событий он точно не ожидал и принялся рьяно выражать свой протест, силясь высвободиться из крепких оков.

– Категорически не советую дергаться и вырываться… – с самодовольным видом произнес Мартин, застегивая кожаный ремешок на протестующе дергавшейся лодыжке, – Порвать ты их все равно не порвешь, а вот синяков себе понаставить вполне можешь, да еще чего доброго, руки‑ноги себе повыкручиваешь.

Себастьян с двойным усердием принялся разбалтывать тугие оковы. Сейчас, как никогда, ему хотелось верить, что происходящее всего лишь страшный сон, которого он никогда не забудет, если конечно уже проснется.

– Развяжи, – неожиданно для самого себя выпалил Себастьян, – иначе!..

– Иначе что, кровью мне тут все обрыгаешь? – лукаво спросил Мартин, по‑кошачьи сощуривая синие глаза, и возмущенно добавил, – Захлебываешься же весь, а все туда же!

Махнув рукой на Себастьяна, «синеглазый черт» подошел к узкому шкафчику, достал какую‑то склянку прозрачной жидкости, и обильно смочив ею толстую марлевую тряпицу, вернулся обратно.

– И все ж таки, какой ты еще маленький, – тихим похоронным голосом произнес Мартин, печально покачивая растрепанной головой, – совсем же ребенок, и на тебе такое! Tristis est (лат. Это печально)…

С этими словами, он склонился над Себастьяна и стремительно перекрыл ему дыхание той самой марлей. Тут‑то Себастьян понял, что дело принимает совсем серьезный оборот и возмущенно замычал.

– Ну‑кась!.. – послышался командный голос. – Присыпляемся‑присыпляемся… Потихонечку‑помаленечку!.. Не страшно‑не страшно!.. Спокойненько… Приятненько…

Тут Себастьян почувствовал резкий запах, а вместе с ним какое‑то дурманящее состояние с приливами тошноты и сильным головокружением.

– Я сейчас задохнусь!.. – сдавленно завопил он, превозмогая рвотные позывы.

– Ты просто понюхаешь тряпочку и уснешь, а я тебя потом разбужу, – заверительным тоном парировал Мартин и поспешно добавил, – Это… игра такая, вот!

Далее он премило заулыбался, хлопая длинными изогнутыми ресницами. Себастьян совершенно не горел желанием играть ни в какие игры, особенно с растрепанными синеглазыми чертями, особенно с привязыванием и применением удушающего газа. Тотчас же он принялся вырываться с удвоенной силой, теперь уже с твердым намерением, как следует врезать по этой ехидной физиономии, но тут снова залился приступом кровавого кашля.

Как ни странно, но это оказалось настоящим спасением, потому что Мартин все же решил проявить снисхождение, и вскоре забрав с собой удушающий источник опасности, отошел в сторонку, но стоило Себастьяну справиться с мучительным приступом, тотчас же вернулся обратно.

Со страху все разом перестало болеть, резко захотелось есть, пить и все остальное, но больше всего бежать, бежать со всех ног куда угодно, но желательно прямиком домой.

– А у меня уже ничего не болит! – радостно выпалил Себастьян и посмотрел с откровенной надеждой.

– Дальше что? – спросил Мартин нарочито‑усталым тоном.

– Пожалуйста, развяжи… – умоляюще запричитал Себастьян, – Всемилостивым Господом клянусь, что ничего уже не болит…

Однако вместо стремительного освобождения послышалось лишь скептичное прищёлкивание языком.

– Агась, разбежался! Все вы так говорите! Лежи да помалкивай лучше! – сухо парировал Мартин, и поспешно прибавил, пожимая плечами, – Ну, можешь тихонечко помолиться, это не возбраняется.

– «Да что б тебя!», – огрызнулся про себя Себастьян и принялся крутиться, вертеться, отбрыкиваться и всячески извиваться, не обращая никакого внимания на то, что кожаные ремешки пребольно впиваются в запястья и в лодыжки, а также открыто игнорируя громогласное «Silentium quaeso (лат. Тихо, пожалуйста)!».

– Ты что так разнервничался‑то? – вдруг озадаченно молвил Мартин, удивленно хлопая длинными изогнутыми ресницами, – Ничего страшного ведь не происходит.

– Может быть, у Вас там… наверху ничего и не происходит, – произнес Себастьян, устремляя вверх указательный палец распятой руки и смотря во все глаза на склонившееся над ним, высоченное нечто, а затем поспешно добавил, указывая все тем же пальцем уже вниз, – а у меня тут внизу очень даже происходит!

Это доходчивое заявление вызвало бурный смех со стороны Мартина. Долгое время «синеглазый черт» грохотал, отирая ярко‑синие глаза тыльной стороной ладони с зажатой марлей, и все громогласил: «Risu emorior!.. Risu emorior (лат. Умираю от смеха!.. Умираю со смеха)!».

– О, шутим! – вдруг произнес он, утирая остатки слез, – Давно бы так! Сейчас быстренько твой разрывчик подошьем, а посля еще чегось превеселенькое мне расскажешь, договорились?

Устремив ярко‑синие глаза, преисполненные сиреневой надеждой, Мартин добродушно ухмыльнулся и участливо подмигнул, на что Себастьян лишь кисло улыбнулся и принялся старательно отползать повыше, недоверчиво косясь на «смертельную» марлю, а дальше сделал то, чего сам от себя не ожидал.

– Помогите… – тихо прошептал он, смотря в никуда остекленевшим изумрудно‑зеленым взором и заверезжал, что было мочи, – Мама!.. Мамочка!!!

– Да чегось ты так нервничаешь‑то?! – послышался озадаченный голос, однако Себастьяну было сейчас далеко до анализа собственных мыслей и действий.

Некоторое время «синеглазый черт» с явной заинтересованностью наблюдал за тем, как Себастьян надрывает связки, правда лишь до тех пор, пока тот от натуги не изрыгнул из себя очередную порцию крови.

– Так, дружочек, – молвил Мартин, кладя хладную руку на взмокший лоб Себастьяну и бережно отирая ему окровавленный рот тыльной стороной ладони, сжимающей марлю, – давай‑ка тебе успокоительное уколем.

Почувствовав возле лица «запашок смерти», Себастьян резко напрягся, а завидев стеклянный шприц с огроменной иглой, едва не лишился чувств.

– Нет… – прошептал он и отчаянно заверезжал, – Не надо!!! Не‑е‑ет!!!

Свое следующее «Не‑е‑ет!!!» Себастьян верезжал, надрывно морщась после обжигающего укола, а далее уже из‑под той самой смертоносной марли, под ней же звал на помощь «мамочку», под ней же молил о пощаде «синеглазого черта». Последний хоть и присутствовал рядом, однако был совершенно глух ко всяческим мольбам и уговорам.

– Тихо‑тихо! – строго произнес Мартин, еще сильнее прижимая смертоносную марлю, – Немедленно прекращаем творить этот возмутительный беспредел!.. Ты мне так всю округу перебудишь!..

Заместо беспрекословного подчинения Себастьян принялся заливаться приступом удушающего кашля, тем самым получив очередную кратковременную отсрочку от вонючей марли.

– «Сгинь! Сгинь куда‑нибудь!», – мысленно зашептал он, испуганно таращась на высокий черный силуэт.

– Успокоился, наконец‑то? – спросил Мартин, смахивая невидимый пот со лба, и выразительно посмотрел глазами преданной синеглазой собаки, – Давай‑ка завязывать с этой неуместной прелюдией, а? Ночь на дворе. Тебе‑то скоро будет все равно, а миленькому Мартину работать и работать… И с утра еще работать…