Запретные дали. Том 1
Вникая в бредово‑устрашающий песенный напев, Себастьян решил, что Мартин поет о безжалостном жертвоприношении и уже всей душой проникся к судьбе несчастной девушки, но заслышав о том, что стались в крови рукава, сразу понял, что Мартин просто поет о своей врачебной работе, и тут же перестал проникаться всей душой, порешив, что «строгая врачебная интеллигенция» за работой это вовсе не тот случай, выразил свое отношение к услышанному брезгливым фырканьем, затем демонстративно заснул.
На протяжении всей этой ночи, Себастьян то и дело просыпался от громогласных фраз и нецензурных ругательств, которыми возмущенный донельзя Мартин щедро подкреплял озвучиваемые вслух события «званого ужина», а вконец замучив «братика» и заслышав неспешные шаги по коридору отправился не давать покоя уже хлопочущей за утренними делами Стефаниде.
Эпизод 2. Ovis virgo
Проснувшись раньше всех, Стефанида размеренно и неторопливо занималась своими утренними делами, а неуместная компания, отчего‑то вскочившего ни свет ни заря, Мартина ей очень мешала.
– Напрасно ты, Мартин, так сердишься, – нарочито усталым тоном парировала Стефанида, в сотый раз слушая одно и тоже, – семья Старосты Фрэнка порядочные и весьма уважаемые люди, а Элизабет просто замечательная девочка, кроткая и добрая…
– Вот именно, достопочтенная и премногоуважаемая госпожа Стефанида, – резко парировал Мартин, – это просто малолетний ребенок! Себастьяна засватайте к ней лучше!
– Себастьяну еще рано думать о женитьбе, – молвила Стефанида, – а для тебя Элизабет в самый раз…
– Ей хоть шестнадцать‑то есть? – парировал Мартин.
– Ей целых восемнадцать по осени исполнится! – гордо заявила Стефанида.
– Как много!.. – всплеснул руками Мартин и возмущенно добавил, – Не надобно мне тут опекунства подкидывать! Пусть сами растят свой выводок! Мне Себастьяна с Лючией хватает!
Вконец рассерженная Стефанида всучила Мартину горку мисок.
– Займись‑ка лучше делом! – приказала она, одаривая строгим материнским взглядом.
Замерев с тарелками в руках, Мартин озадаченно захлопал длинными изогнутыми ресницами и принялся послушно раскладывать миски на столе.
– Ovis virgo (лат. Овца‑девственница)… Ovis virgo (лат. Овца‑девственница)… – то и дело ворчал он, – Что я с ней делать‑то вообще буду? Сказки на ночь читать, сластями угощать, да кукол покупать что ли?
– Ну, для начала можно, и так, – произнесла Стефанида, хлопоча у раковины, – а как до первой ночи дойдет, тогда…
Она красноречиво хихикнула и загадочно замолчала, покосившись на встрепенувшегося Мартина.
– Достопочтенная и премногоуважаемая госпожа Стефанида, – заявил тот, резко отставив в сторону тарелки и стремительно приближаясь, – Вы что же думаете, что я променяю свою ненагляднейшую, распрекраснейшую, расчудеснейшую красавицу… Променяю Вас на какую‑то там недоспелую Ovis virgo (лат. Овцу‑девственница)?
Заслышав это, Стефанида так и застыла с мыльной тарелкой в руках. Меж тем звонкие шаги все приближались и приближались.
– Ягодка Вы моя наливная… – страстно прошептал ей на ушко Мартин и артистично воскликнул, – Эх, держите меня семеро!..
С этими словами он схватил вконец опешившую Стефаниду под грудью и, пылко прижав к себе, принялся тискать самым бесстыдным образом.
– Мартин, Мартин… – смущенно запричитала Стефанида, робко вырываясь из настойчивых объятий, – Что ты, что ты… Сейчас ведь Патрик…
– Не стенка, – невозмутимым тоном молвил Мартин, не ослабляя своей страстной хватки, – подвинется!..
– Кто там у тебя подвинется? – раздался за прикоридорной шторкой хриплый голос.
Поджав уши, Мартин отпрянул обратно к столу и принялся одаривать растерянно‑испуганную Стефаниду искрящимся синим взором.
– Тарелка, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – молвил он, продолжив расставлять тарелки по должным местам, – тарелка, говорю, подвинется. На таком распрекраснейшем столе обширному яству должное место всегда найдется!.. Не так ли, достопочтенная и премногоуважаемая госпожа Стефанида?..
Изящные гибкие пальцы томительно‑нежно провели по синей кайме тарелки. Пронзительно синий взор до краев наполнился сиреневыми отблесками, лукавая улыбка вожделенно растянулась по бледному лику. Не сводя мерцающих глаз со Стефаниды, Мартин выжидающе замер.
– Да ну тебя, Мартин! – моментально пыхнув, заявила та и, махнув рукой, принялась выставлять на стол соленья, ломти свежеиспеченного ржаного хлеба, а в центр большую сковороду дымящегося омлета с салом.
– Ну, что я сказал!.. – произнес Мартин полоумно‑восторженным тоном, артистично раскидывая руки в стороны и тут же добавил, – А ваша худосочная Элизабет – это возмутительно… Это крайне возмутительно!..
Далее пошла бурная лексика о том, как «возмутительно», во время которой Стефанида успела сто раз покраснеть, двести раз побледнеть и тысячу раз осенить себя размашистым крестным знаменем, подошедшие к столу Себастьян с Лючией обхихикаться до изнеможения, а Патрик сделаться чернее тучи.
– Что ж ты никак не поймешь, Черт ты упрямый, – вдруг принялся свирепствовать Патрик, стукнув кулаком по столу, – какая удача тебе подвернулась!
– Да никогда в жизни! – с жаром выпалил Мартин, – Никогда в жизни… Ни единого разу я ничего не добивался за счет других! Все мои достижения являются исключительным результатом собственных заслуг и стремлений!.. И если я захочу, то пренепременно достигну таких непревзойденных высот, которые Вам и не снились, премногоуважаемый и достопочтенный господин Патрик!.. И без всяких там Старост Фрэнков с их малолетними дочерьми!..
В мгновение ока Мартин смел полсковороды омлета, и в самых разобиженных чувствах принялся хлебать сладкий чай, не забыв про баранки с вареньем, а вылизав под чистую всю трехлитровую банку черной смородины, кротко откланялся и понесся к себе в больницу. Патрик со Стефанидой проводили его печальным покачиванием головы и тяжко вздохнули.
В это время Себастьян невольно вспомнил про Жанет, и в который раз поразился, насколько сильно Мартин все‑таки ее любит.
Тотчас же перед изумрудно‑зеленными глазами всплыла картина недавних времен.
– Жанет, немедленно вернись! – неистово визжал Мартин, – У меня там пациентик!..
Не обратив на то никакого внимания, Жанет ринулась к узкому шкафчику и принялась нервно дергать ручки стеклянных створок. В это время подошел Мартин и оттолкнул Жанет в сторону.
– Ты мне стекло так сломаешь, – произнес он возмущенным тоном, – и в конце концов, соблюдай рамки хоть какого‑то должного приличия!..
– Дай!!! Дай мне его!!! – завопила Жанет сиплым голосом, – Я сейчас умру!!!
