Запретные дали. Том 1
Жанет виновато опустила глаза и тихонько шмыгнула носом. Далее случилось нечто такое, что перевернуло сознание Себастьяна с ног на голову. С невозмутимым видом холодной врачебной надменности Мартин, закончив чинить рукав, перекусил нитку, положил иголку с катушкой на место, неспешно облачился в свой фрак, и нежно прижав к себе Жанет, принялся вразумлять ее ласковым отеческим тоном, подкрепляя свои действия нежными поглаживаниями.
Успокоив безутешную Жанет, он занялся ее плачевным запястьем, то и дело, подкрепляя свои врачебные действия ободряющими фразами и довольно лестными комплиментами. Однако, когда запястье было загипсовано, подбитый глаз промыт ромашкой и промазан мазью, все полюбовное отношение резко сошло на нет.
Заявив, что он свою работу выполнил, Мартин потащил опешившую Жанет из комнаты, а вскоре принялся творить над ней какие‑то невообразимые зверствования, причем на этот раз это делалось особенно шумно, нескончаемо долго и крайне жестоко.
– «Неужели Жанет ему действительно дорога и любима?» – все думал про себя Себастьян, пока отец не велел собираться на работу.
Эпизод 3. Телега с сеном
Весь день Мартин пребывал в прескверном расположении духа, «званый ужин» никак не выходил у него из головы, что явно сбивало с привычного рабочего настроя. С пришедшими крестьянами он был совершенно неразговорчив, чрезмерно строг, к тому же крайне рассеян в своей работе. Перетруженные мышцы и растяжения «выжимал» с лютой безжалостностью, костоправил неимоверно сильной ударной техникой коротких толчков и тычков, а врачебные предписания озвучивал отстраненной интонацией сильно заикающегося голоса.
К концу рабочего дня Мартин взвинтил себя до такой степени отчаяния, что пошел домой совершенно другой тропинкой. Возможно, это произошло по рассеянности, а возможно, он решил добровольно поплутать, ища приключений на свою голову.
Он все шел и шел невесть куда и, в конце концов, очутился среди скошенных полей. В сердцах плюнув и выругавшись вполголоса, Мартин испуганно заозирался по сторонам и разом просиял, завидев знакомый силуэт в зеленом платье.
Матильда стояла посреди золоченного поля и проворно сгребала сено в кучу. Словно крошечная песчинка, потерявшаяся средь бескрайних вод, стояла она в лучах вечернего солнца, увлеченная своей кропотливой работой. У окраины поля ее ждала запряженная в телегу лохматая серая лошадь.
Ехидно посмеиваясь, Мартин начал тихонько приближаться. Поправив белую косынку, Матильда затянула народную песню.
– В огороде мята да все приломата!.. – во всю силу голоса подхватил Мартин.
Заслышав это, Матильда остановила свою бурную деятельность и боязливо оглянулась, а увидев в шаге от себя высокий черный силуэт, испуганно вскрикнула.
– Ох! Ну и напугал же ты меня! – придя в себя, сказала она и принялась звонко смеяться.
Отсмеявшись, «маленькое существо» суетливо побежала к телеге и взяв под уздцы лошадь, воротилась обратно.
– Держи, скомандовала Матильда, всучив Мартину вилы, – помогай! Нечего стоять без дела…
С нескрываемым интересом Мартин принялся крутить вилы в руках.
– А тебе идет! – подколола Матильда и принялась заливаться ехидным смехом.
Закончив свое внимательное изучение, Мартин оперся на рукоятку вилл, перевел пронзительно‑синий взор на Матильду, по‑кошачьи сощурился и лукаво заулыбался.
– Милейшая Матильда, – молвил он надменной интонацией, – если Вам нравится лицезреть меня с таким вот инструментом в руках, то дело, конечно же, Ваше, но смею заметить, что мне больше по душе большой ампутационный нож…
Перестав смеяться, Матильда принахмурилась.
– Меньше языком трепись, – вдруг приказала она, – грузи телегу!..
– А ты не командуй мне тут, – сердито парировал Мартин, – ишь раскомандовалась, командирша! От горшка два вершка, а из себя корежит, видите ли!..
С видом обиженного ребенка Матильда отошла в сторонку и принялась грести сено. Каждое движение ее было преисполнено такой показушной яростью, что моментально вызвало ехидный смех у Мартина. Злобно фыркнув, Матильда принялась грести с удвоенной злостью.
– Ну, полно‑полно тебе!.. – пошел на попятную Мартин, выставляя вперед ладони, – Не кипятись шибко!..
Метнув на него яростную молнию презренного взгляда, Матильда крепко сомкнула губы и в сто увеличила продуктивность своей деятельности.
Лукаво усмехнувшись, Мартин стремительно выпрямился и с задорным возгласом «Эге‑гей, сыпь‑жарь!» начал выполнять порученное задание, ловко орудуя вилами и звонко напевая: «В огороде мята да все приломата, в огороде мята да все приломата!..»
Когда телега была с лихвой загружена, Матильда с мужицкой силой перевязала душистый груз толстой веревкой, проворно залезла поверх и полюбовно посмотрела на Мартина.
– Залезай, – сказала она, протягивая руку, – подвезу.
Затащив Мартина наверх, Матильда дала команду серой лошади. Телега со скрипом тронулась, покачиваясь из стороны в сторону в такт неспешных лошадиных шагов.
– Вот скажите‑ка на милость, милейшая моя, – тактичным тоном произнес Мартин, устремляя на Матильду пронзительно‑оценивающий синий взор, – откуда в столь крошечном созданьице такая не дюжая сила и поразительная выносливость?
Данный вопрос явно озадачил Матильду, но вида она особо не подала, лишь смущенно пыхнула и кротко улыбнувшись, опустила покрытую голову.
– С детства много работаю, – прозвучал тихий голосок, – привыкла.
Посмущавшись еще немного, Матильда бросила вожжи и, блаженно закрыв глаза, откинулась на спину, а заложив руки за головой, принялась жадно вдыхать пряный аромат душистого сена.
– Ложись, – сонно молвила она, – лошадь сама дорогу знает…
Криво усмехнувшись, Мартин прилег рядом. Матильда повернулась к нему и принялась полюбовно смотреть. Чувствуя страстное дыхание, Мартин принялся жадно всматриваться в лучезарную зелень колдовских глаз.
– Мартин… – тихо прошептала Матильда, сладострастно улыбаясь.
– Ну?.. – спросил тот, по‑кошачьи сощуривая синие глаза, и выжидательно заулыбался.
– У тебя ведь есть скрипка, – огорошила Матильда.
– Чегось?! – возмущенно взвизгнул Мартин, резко приподнимаясь на локти.
Матильда тоже приподнялась на локти и доверчиво заулыбалась.
– Откуда прознала? – заслышался ледяной тон.
– Синичка на хвосте принесла, – съехидничала Матильда.
