Жена для двоих
– Не особенно.
– Хорошо, тогда я тоже ничего рассказывать не буду. Отвезешь меня завтра к тетке, а дальше снова будешь выполнять задания моего отца. Я его видеть больше не хочу.
– Зря ты так с отцом. Он нормальный мужик, и тебя любит. Просто не знает, как подступиться к тебе, а ты все только усложняешь.
– Я его тоже люблю. Но не могу простить за то, что случилось с мамой. Это его вина.
– Уверен, он знает об этом. И живет с этой виной.
– Не похоже, что это доставляет ему какой‑то дискомфорт. Иначе не привел бы он свою Агату в дом на правах жены.
– Но ты ведь не знаешь, что он чувствует на самом деле.
– И знать не хочу. Потому что ему на мои чувства плевать, это совершенно точно!
– Не думаю. Не зря же он отправил Агату на отдых, а сам остался здесь, с тобой. Наверняка он хотел наладить с тобой отношения, пока рядом не будет этой женщины.
– Что‑то не заметила активных попыток наладить со мной контакт. Одни нотации.
– Он просто не знает, как с тобой говорить, поэтому лажает, а ты ведешь себя, как капризный ребенок!
– И ты туда же? Да, я капризный ребенок. Меня так воспитали.
– Пора взрослеть.
– Тебе все же отец дал задание промыть мне мозги?
– Нет. Я говорю свое мнение. Не хочешь слушать, я помолчу.
– Вот и молчи. А я спать пошла. Спасибо за пиццу и "твое" мнение, которого никто не спрашивал. Спокойной ночи!
Убегает в спальню. Печалька. Нелегко придется Истомину старшему, да и мне тоже.
Кстати, папочка уже звонил, просил разыскать дочурку. Я заверил его, что с девочкой все в порядке, правда, пришлось сорвать, что она в гостинице. Но главное, отец успокоился. Дальше видно будет.
Спится мне как‑то неспокойно. В душе никак не могу уложить по полочкам свои разношерстные чувства к девчонке. Неправильные они, эти чувства. С одной стороны безумно хочется ее оборвать, заткнуть, поставить на место, с другой – пожалеть, посочувствовать, согреть. Ага, особенно согреть… Заводит меня девчонка, трудно это не признать. И хочется с ней не спорить, а выбить дурь другим способом. Например, развернуть лицом к стене, прижать немного шею, задрать юбочку и …
Так, спокойно, это дочка босса, напоминаю я себе. Ты здесь вообще временно, так что засовывай эти мысли подальше и молись, чтобы продержаться до возвращения брата. А дальше пусть он сам разруливает все как хочет.
***
Утром с трудом разлепляю глаза. На кухне что‑то гремит. Бреду туда и застываю на пороге с открытым ртом. Есения стоит у плиты. Что‑то варит в маленькой кастрюльке, быстро помешивая ложкой. Но не это поражает меня больше всего. На ней футболка. Сашкина! Едва прикрывает ту самую аппетитную задницу, о которой я мечтал половину ночи. И я смотрю на эту футболку и закипаю, потому что… мне неожиданно ревниво. Бред чистой воды, но это так. Неприятно, что тело Есении покрывает личная вещь моего брата. Не моя. На ней сейчас окажется его запах. И так сводит внутри от какого‑то неведомого раньше чувства, что хочется заорать. Как будто он ее трогает, а мне нельзя.
– Привет! Плохо спал? – как ни в чем не бывало подает голос девчонка, явно не понимая причину моего хмурого лица.
– Да, есть немного. А ты что там варишь, страшно спросить?
– Всего лишь овсянку, – улыбается она. – Я же три года жила в Англии, в Лондоне, – кривляется она. – Овсянка, сэр‑р‑р‑р, – рычит, забавно изогнувшись в поклоне, ставя на стол тарелку этого сомнительного варева. Но привлекает меня совсем не это, а то, как натягивается на ее бедрах хлопковая ткань.
– Вижу, ты голоден? – вздергивает она бровь.
– Ужасно, – сглатываю слюну, едва удержавшись, чтобы не наброситься на мелкую провокаторшу. Я бы ее… точно съел. Начал бы с миленького розового ушка, перешел бы на тонкую шейку, а потом бы сладенько покусал эти милые губки, а потом… короче, дальше было бы уже совсем не сладенько, но очень горячо…
– Ты проглотил язык?
– Да, от культурного шока. Не думал, что ты умеешь готовить.
– Внешность обманчива. На самом деле я достаточно хорошо готовлю. Мама научила. Она сама часто готовила, а я ей с удовольствием помогала, – глаза ее становятся грустными.
– Да, у меня мама тоже хорошо готовила, правда, редко. Времени не хватало.
– Готовила, – поднимает глаза Есения. – Ты говоришь в прошедшем времени, значит ее уже нет?
– Нет. Мама умерла восемь лет назад.
– А отец.
– А отца я и не знал никогда.
– Печально.
– Не особенно. Он бросил мать и меня с братом, когда мы были совсем маленькими. И раз так, я не хочу знать его. Не понимаю, как можно бросить своих детей. Так поступить может совсем гнилой человек.
– Да, но ситуации в жизни ведь бывают разные?
– Согласен. Но он мог бы вернуться. Мы не меняли место жительства, никуда не пропадали. Значит, ему это было просто не нужно. Поэтому я и говорю тебе, не суди строго отца. Он может и не лучший, но точно тебя любит.
– Возможно, но пока я чувствую на него только злость. Поэтому мне нужно успокоиться, и тогда я смогу с ним общаться. Наверное.
– Как знаешь. Так что? Сегодня поедешь к тетке?
– Ты меня отвезешь?
– Да. Так распорядился твой отец.
– Ты ему звонил?
– Конечно, я ему звонил. Потому что иначе тебя бы уже с собаками искали по всему городу!
– Хорошо, – шумно выдыхает она, – не буду заводиться. Но и забывать, что ты холоп папочки, тоже больше не буду!
– Ага, пошла эволюция в обратную сторону. Я снова из человека превратился в холопа.
– Сам виноват!
– Хорошо, пусть я буду виноват. Собирайся, поехали. Или ты хочешь заявиться к тетушке в таком виде?
– А что? Ты считаешь, что мне не идет твоя футболка?
– Как сказать. Если бы мы переспали, это смотрелось бы символично и гармонично, а так…
– И что «так»? Договаривай!
– Шлюхасто это смотрится!
– Но красиво! Согласись? Я видела, как ты пялился на мои ноги.
– Вообще‑то не на ноги!
– Ну да, ну да.
– Да! Кстати имей ввиду, нельзя провоцировать взрослых дяденек. Они могут не сдержаться!
