Золушка
– Право, точно не знаю, но графиня была вчера у матери и попросила меня прийти.
– В котором часу?
– Да просто утром.
– Ну, дитя мое, понятие «утро» у вас и у аристократов совершенно разное. Заходите, посидите у меня до тех пор, пока не начнется «утро» графини.
Изидор улыбнулся добродушно, запер калитку и двинулся в домик. Эльза последовала за ним и, войдя, с удивлением стала озираться вокруг себя. Маленькая комнатка, в которую она вошла, удивила ее. Это было что‑то прелестное, что мерещилось ей, но чего она никогда не видала. В Териэле ничего подобного не было ни у кого.
Она всегда считала месье Изидора важным человеком, – такова была его слава, но теперь, маленький и худенький старичок с добродушно‑важным лицом, всегда тщательно выбритым, в чистой, почти щегольской черной бархатной шапочке, которую он никогда не снимал, как бы укрывая плешь во всю голову, – показался Эльзе еще важнее.
Комната, служившая привратнику «замка» гостиной, была чрезвычайно чистая: мебель была маленького размера, как бы подобранная к его росту, на стенах висели в рамках разные гравюры с сюжетами из Священного Писания. На одной стене висели два больших портрета в золотых рамках, а между ними небольшая гравюра, изображавшая маленького мальчика лет шести‑семи, но в мундире с генеральскими эполетами.
Большие портреты изображали мужчину и женщину, но в таких странных одеяниях, что Эльза долго не могла оторваться от них и, наконец, насмешливая улыбка скользнула по ее лицу.
В особенности поразила ее нарисованная дама. У нее была такая прическа, что обыкновенная лохматая шапка волос на голове Эльзы была чем‑то микроскопическим сравнительно с этой горой в несколько этажей, под огромной шляпой.
В углах комнаты стояли высокие растения, а все три окна были заставлены цветами в горшках. В углу на тумбе, в большой круглой клетке, качалась в кольце диковинная красная птица, которая поразила Эльзу еще более, нежели дама с пирамидой волос на голове.
Глянув в растворенную дверь, Эльза увидела кровать с таким поразительно‑чистым бельем и снежно‑белым одеялом, что глаза ее заискрились от какого‑то чувства, близкого к зависти. Раньше такие чистые и прелестные кровати Эльза могла только воображать.
Недалеко от двери стоял стол, а на нем кое‑какие вещи, чернильница и около нее большой ангел с крыльями. На столе было много исписанной бумаги и много маленьких книг. Невдалеке, с другой стороны двери, стоял шкаф, забитый книгами самого разного размера и вида.
Эльза застыла посреди комнаты, удивленно оглядываясь вокруг. Комнатка казалась ей все прелестнее. Но вдруг она вздрогнула всем телом: месье Изидор визгливо, даже как‑то безобразно вскрикнул:
– Veux‑tu déjeuner, mon ami?[1]
Эльза обернулась к хозяину домика и ответила:
– Merci, я уже выпила кофе дома.
Изидор рассмеялся настолько добродушно и весело, что Эльза с удивлением пригляделась к его лицу. Она не могла понять, что может быть смешного в ее ответе.
– Ну, садитесь, дитя мое, будем с вами дожидаться утра, назначенного вам графиней.
Эльза села на маленький стульчик, который ей, так же, как и Изидору, был как раз как бы по мерке.
– Полдень, Газель, для всех людей одинаков, а вот утро и вечер бывают на свете разные. У вас на один лад, у меня, положим, на другой, а у важных людей утро бывает в совершенно иное время, а вечер начинается поздно и заменяет часто собой всю ночь. Так что ночей собственно у наших господ иногда совсем не бывает. Ну, да это неинтересно! Я хочу только сказать вам, что вам, моя милая Газель, придется посидеть у меня, по крайней мере, часа три, прежде чем в замке все проснутся. Сейчас пока и обслуга еще не вся поднялась. Я даже не могу доложить о вас горничной графини, потому что и она еще не поднималась, а как только мамзель Julie проснется, я скажу ей. А пока я займу вас чем‑нибудь. Вы читать умеете?
– Конечно, умею.
– Хотите я вам дам книжку?
– Нет, merci, я их не люблю.
– Вот как! – раcсмеялся Изидор. – Почему же?
– Не знаю! Ужасно не люблю книжек, а уж особенно арифметику.
– Ну, так делать нечего, побеседуем!
Изидор закрыл свою книжку, которую продолжал держать в руке и положил ее на стол. Заметив глаза Эльзы, снова устремленные на портреты, он произнес совершенно иным, важным, даже как будто торжественным голосом:
– Знаете ли вы, дитя мое, на чьи портреты вы смотрите? И он, и она – это святые личности, которые святее многих святых. Это король Людовик XVI и королева Мария‑Антуанетта. А вот этот мальчик между ними, которого теперь уже нет на свете, прожил лет пятьдесят в изгнании вне пределов Франции. А ведь он был единственный человек на свете, которому должно бы было быть властелином Франции. Это граф Шамбор, или герцог Бордосский, которому казненный король приходился, как arrière grand oncle[2]. А король и королева, которых вы видите, уже скоро сто лет, как погибли самым ужасным образом. Они взяли на себя грехи Франции и поступили почти так же, как во времена оны Спаситель Mиpa. Они пострадали и умерли за французский народ, но кровь их на нас и на детях наших есть и останется долго. И дорого мы заплатили, и дорого еще заплатим за их погибель. Вы, конечно, дитя мое, не знаете, что с ними было. Им отрезали головы.
– Как?! – воскликнула Эльза, почти привскочив на своем стуле.
– Да, дитя мое, и королю, и королеве отрезали головы.
– За что? Когда?! – воскликнула снова Эльза.
– Я вам это подробно расскажу, так как нам придется еще долго сидеть в ожидании, когда замок проснется.
Эльза встала, приблизилась ближе к стене и стала с большим вниманием разглядывать лица на портретах. Но через мгновение она снова поневоле вздрогнула всем телом, так как за спиной ее снова пронзительно раздалось:
– Veux‑tu déjeuner, mon ami?[3]
Она быстро обернулась, удивленно поглядела на хозяина и снова выговорила, но уже боязливо и несколько сухо:
– Я уже сказала вам – merci, я дома напилась кофе.
Господин Изидор снова рассмеялся, но более добродушно. Он поднялся с места, взял Эльзу за руку, подвел ее к клетке, где сидела красная птица, и вымолвил:
[1] Вы завтракали, друг мой? (франц)
[2] двоюродный дед (франц)
[3] Вы завтракали, друг мой? (франц)
