Зверь

Даника делала вид, что возвращение Карла ее совсем не тронуло, но это было не так. Заметив его в поле, она испугалась. Он подошел, как вернувшийся с войны солдат, но она не могла определить, победитель он или побежденный. На вид – и то, и другое. Она и сама не раз испытывала подобные смешанные чувства – она не хотела, чтобы он снова ворвался в ее жизнь, но была рада, почти что торжествовала, увидев его в поле. Он все‑таки не смог жить без нее.

В тот день, когда Карл ушел по шоссе с вещевым мешком, она сказала себе, что избавление от него принесет облегчение. Но правда была в том, что она скучала по его помощи и по разговорам с ним. Она не почувствовала себя освобожденной, ей нисколько не хотелось бежать к другим мужчинам. В глубине души она надеялась, что он вернется.

И вот он возвышается перед ней так, что у нее перехватывает дыхание. Как и прежде, широкие плечи, мощная грудь и крепкие мускулы Карла заставляли верить, что в нем соединились сила и мужественность всего мира.

И все же в нем был надлом, слабина, которую она ощущала постоянно, но до сих пор не могла раскусить. Только в этот момент она поняла, как она выражалась. Голова Карла была по‑королевски приподнята, как раньше. Он будто немного стоптался: опустил взгляд и ссутулился, словно на него было взвалено великое бремя. Он напомнил ей титана Атласа, о котором она как‑то читала. Это великан, приговоренный нести на плечах небесный свод. И в тот единственный раз, когда ему представилась возможность освободиться от вечного наказания, ему не хватило ума ею воспользоваться.

Карл и правда много чем напоминал Атласа. Выдающимся умом он тоже не блистал. И все же сейчас она так же не могла противостоять ему, как и раньше. Когда он стоял перед ней, ее тут же охватывало что‑то, напоминающее теплые чувства. Темные глаза Карла смотрели на Данику с насыщенной и ясной прямотой, искренностью, которая пронзала до самого сердца. Волосы у него были средней длины, взъерошенные, как и должно быть у рабочего, но все равно в них всегда виднелась небрежность. Нарочитая. Она заметила, что волосы слегка влажные, словно он купался в реке перед приходом. Одежда выглядела почти чистой. Рубашка застегнута до середины груди, рукава закатаны выше локтя, загорелая кожа заросла волосами.

Она рассматривала его лицо, не глядя прямо в глаза. Нос длинный, широкий и симметричный. Нижняя половина лица мощная, выпирающая и покрытая густой щетиной той длины, чтобы можно было четко различить овал лица. Карл относился к тем людям, кто не успевал сбрить бороду, как щетина снова покрывала лицо. Над раздвоенным подбородком – губы. Потрескавшиеся, жаждавшие, ждавшие ее. Они не двигались. Выжидали.

Она ушла. Пусть подождут. Пусть пашет.

 

Следующие несколько часов Карл вкалывал без передышки, пока она не вышла из дома с ломтем колбасы и куском хлеба. Он отодвинул еду и вместо этого взял Данику. Прямо там, в свежевспаханной борозде, сзади. Утреннее солнце мягко ласкало мраморную кожу, когда он поднял платье, стянул трусы и вошел в нее. Он заметил, что его ждали. Ни малейшего сопротивления, только тепло, влага и жажда. И еще эта новая пышность. Она кричала громче, чем раньше, а он зарычал, как бык, когда кончил.

Лошадки‑тяжеловесы, запряженные в плуг, не привыкли к резким звукам и шуму, они тихонько заржали и принялись беспокойно переминаться. Впрочем, они быстро успокоились, просто перенеся вес на задние ноги. Пускаться с места в карьер было не в их натуре. Их вполне устраивало место, где они стояли.

С дальнего угла поля соседский сын стал свидетелем этой случки. Очевидно, ошарашенный увиденным, Мирко замер с открытым ртом, чуть приподняв руки, словно в испуге, этаким краснощеким пугалом. Он выронил камень.

 

Они еще не сказали друг другу ни слова, когда Карл пришел с поля на ужин. Мать сидела на своем обычном месте за столом, с бледным лицом, нависая над миской с супом.

Она пристально посмотрела на гостя, когда он появился в дверях, и когда он сел напротив, издала звук, который нельзя было понять иначе, чем проявление неудовольствия. Глаза у нее были дикие и старые. Одежда все такая же черная.

Карл посмотрел на нее преувеличенно спокойно и, не удержавшись, подмигнул ей. От его поведения дыхание у нее сбилось, движения стали суматошными, и она пролила немного супа на стол.

«Старая карга, – подумал Карл, рассматривая вдову. – В конце концов, от нее остались только кожа да кости».

 

С дочерью дело обстояло иначе. Даника привыкла худеть и толстеть по своему месячному циклу, если она вообще обращала на это внимание. Она совершенно не беспокоилась ни о том, что у нее прекратились кровотечения, ни о том, что она слегка поправилась.

По воле случая именно этим вечером ее сын решил заявить о своем присутствии ощутимым пинком в мамин мочевой пузырь – и в ту же секунду его бабушка упала лицом в суп. Глухая и мертвая.

Нет оснований полагать, что эти события могут быть связаны, но вместе они привели к тому, что Даника попросила Карла на ней жениться. Он сказал «да».

 

Вера, надежда и младенец

 

Ближайшая церковь находилась не так далеко, и священник счел, что можно устроить похороны и венчание в один день, когда Даника об этом попросила.

У него были ирландские корни, он был любителем виски, и последнее окрасило его кожу в красноватые тона, особенно лицо. Даника не помнила других священников, кроме него, и создавалось ощущение, что он вообще не стареет. Разве что глаза стали со временем чуть меньше да пара морщинок поселилась в уголках. В остальном же кожа оставалась гладкой, почти блестящей, и в темных волосах не мелькало ни намека на седину. Видимо, Господь хранит своих священников, помогает им жить дольше остальных, подумала Даника. Или дело все в том же виски. Многим казалось, что с годами священник стал лучше.

Они решили начать с похорон, и все прошло так, как и ожидается на похоронах. Никто не вмешивался, даже виновница события, которая, будь в ней хоть капля жизни, не упустила бы случая поворчать.

Итак, мать Даники благополучно воссоединилась со своим ставшим землей супругом, в непосредственной близости от покойных родителей в дальнем уголке кладбища. Потом небольшое сообщество степенно вернулось к церкви под звон колоколов и там преподнесло почтительные поклоны окаменевшим духам прошлого.

Все вошли в прохладное помещение церкви и придали лицам более веселое выражение, подняли воротники, разгладили свои лучшие одежды и подготовились к венчанию.

Вера была частью природы Даники, так же как природа была частью ее веры. Тем не менее абсолютное доверие родителей духовному Даника всегда воспринимала со скепсисом. Мать слишком часто начинала призывать Бога и Иисуса по делу и всуе, и малышка Даника не могла не заметить, что они никогда не приходят. Даже в то утро, когда ее старший брат попал себе топором по ноге, они ведь могли бы приехать и приделать мизинчик обратно. Данике это казалось подозрительным и просто‑напросто лишало желания общаться.

Жили они, кстати, поблизости. В хижине.