Агнесса и собака на телевидении

А теперь, после смерти Котовой, работы стало выше крыши. Еще одной "самой обычной" моей героине, укротительнице гепардов, к которой мы собирались поехать сегодня, до критического возраста было еще далеко, она была молода – относительно, конечно, потому что в ее жизни было уже два брака и два развода. Она так и не оправилась еще от гриппа, и я решила не ждать, пока она выздоровеет, а отснять материал у нее дома. Конечно, качество будет не то, но время не ждет, к тому же время студийное очень дорого. Был, правда, еще один фактор, который окончательно определил мой выбор: она воспитывала у себя юного гепарденка, который уже почти совсем вырос. Показать его в передаче мне очень хотелось, но когда я представила себе в стенах телецентра молодого гепарда, меня одолели сомнения: если Глаша просто нашла готовый труп, то не сотворит ли эта большая кошка труп из живого человека своими лапами? И я решила – если уж рисковать, то только собой – ну, и еще двумя членами съемочной группы.

Так мы с Мэтром и осветителем Виктором Алексеичем попали в большую коммунальную квартиру в самом центре Москвы, возле Пушкинского театра на Тверском бульваре – как ни странно, чистую, но пропитанную густым звериным запахом. Укротительница оказалась очень симпатичной, гораздо лучше, чем на фотографии, но с голосом у нее творилось что‑то ужасное, и ей приходилось постоянно пить горячее молоко, из‑за чего съемку приходилось поминутно прерывать. Пятнистый котенок ростом с половину тигра, надо отдать ему должное, вел себя более чем дружелюбно, чего нельзя было сказать о моих спутниках.

Георгий Павлович был и остается прекрасным оператором, наверное, самым профессиональным изо всех, кого я знала. Но, увы, он считал, что лучше меня знает, что я должна делать, и при малейшей возможности долго и нудно мне это объяснял. Не понимаю, почему он не стал режиссером или преподавателем ВГИКа, он явно считал себя выдающимся педагогом, и страдала от этого я – его советы выбивали меня из колеи, ведь для меня самое главное – это настроиться на волну собеседника, а он не давал мне сосредоточиться. Мэтру было лет пятьдесят с гаком, он был невысок ростом, но строен и подтянут, и его интересное, кавказского типа, лицо портило только брюзгливое выражение, застывшее на губах. Войдя в квартиру укротительницы, он потянул в себя воздух носом, сморщился – и дальше молчал с такой презрительной миной, что смущенная хозяйка пояснила:

– Это не от Кеши так пахнет, он у меня чистюля… Просто подруга временно оставила у меня своих хорьков, а они такие ароматные!

Ароматные хорьки оказались милейшими зверьками, хоть и вонючими, но ни оператор, ни осветитель их не оценили. Впрочем, Виктор Алексеевич, хоть ему вряд ли стукнуло больше сорока пяти, все время брюзжал, как старик, да и лицо у него было какое‑то благообразно‑старообразное. Я никак не могла понять, зачем мы его взяли с собой, но потом поняла: он нам нужен был в качестве грузчика, чтобы тащить аппаратуру. Как только мы вошли в квартиру, он пожаловался на аллергию, потом потребовал сигареты, за которыми гостеприимная хозяйка сбегала к соседям по лестничной клетке – ее ближайшая соседка, судя по всему, тут не жила, и я вполне ее понимала. Получив пачку "Парламента", наш капризный осветитель заявил, что это плохие сигареты и он такие не курит, и тут же закурил. Пока мы с Мэтром готовили фон для съемки и устанавливали аппаратуру и свет, пока в течение почти двух часов мы снимали и кое‑что переснимали – все это время Виктор Алексеевич просидел на кухне, покуривая, попивая кофеек и приговаривая при этом, что кофе растворимый, ненастоящий, и он такой не пьет.

Наконец, когда мы все закончили и пришли на кухню, чтобы расслабиться, он благородно предложил нам поделиться тем кофе, что оставался еще в банке – а осталось его там совсем немного. Совершенно измотанная, я почти упала на табуретку; по идее, с меня должен был бы градом катится пот, но за последний час мы трижды прерывали съемку, чтобы попудриться, так что вся лишняя жидкость из меня уже испарилась. Эта съемка далась мне очень нелегко. Против ожиданий, укротительница оказалась скромной и мягкой, командные нотки в ее голосе были совсем незаметны; из‑за того, что она стеснялась, разговорить ее было непросто. Как выяснилось через час после начала съемки, ее очень смущало, что Георгий Павлович усадил нас напротив того места на стене, о которое ее беспокойный воспитанник точил когти, и обрывки обоев должны были попасть в кадр.

– Понимаете, я сама простуженная, выгляжу не лучшим образом, а тут еще дом разоренный…

Когда мы пересели, она почувствовала себя гораздо лучше и заулыбалась, но зато я уже успела устать, тем более что Мэтр не давал мне забывать о том, что я делаю ошибку за ошибкой. Как мне не повезло, мрачно размышляла я, поглощая кофе, как заклятая наркоманка, – надо же было Тамаре послать со мной именно этих двоих, единственных на телевидении, кого я называю не просто по имени, а не по имени‑отчеству! Они вдрызг испортили мне сегодняшний день своими советами и брюзжанием!

– Уберите от меня этого людоеда! – вдруг возопил Виктор Алексеевич, вскакивая.

Оказывается, котеночек по имени Кеша вслед за хозяйкой пришел на кухню и решил, мурлыча, потереться о колени осветителя. Пока укротительница отводила его в комнату, Виктор Алексеевич, брезгливо отряхивая брюки, сказал, обращаясь к оператору:

– Да что же за наказание нам такое, Жора! В следующий раз, если Она заставит нас входить в клетку с тиграми, я этого делать не буду. Пусть берет молодых.

Она – это, очевидно, была я; хоть мое существование и игнорировали, я все же не сдержалась:

– Интересно, кто вас может заставить сделать хоть что‑нибудь, а, Виктор Алексеевич? Я бы уговорила Синякову дать этому уникуму премию. Ну а насчет молодых – я приму этот совет к сведению. Я сегодня выслушала много советов, но это самый ценный.

И тут Мэтр как‑то странно взглянул на меня, а физиономия осветителя расплылась в ехидной улыбке:

– Ну, насчет молодых – ты не обольщайся, Агнессочка…

– Меня, между прочим, зовут Агнесса Владимировна – для вас, – терпеть не могу фамильярности, а на телевидении это входит в стиль жизни.

– Хорошо, Агнесса Владимировна. Ведь сегодня с тобой… то есть с вами должен был поехать не Жора, а Олег – а знаете, почему он отказался?

Я не знала. Я была не в курсе ни того, ни другого, я думала, что Синякова просто так распорядилась. Но вскоре должна была узнать – Виктор Алексеевич, очевидно, относился к той породе сплетников, которых никакая сила не заставит проглотить язык. Впрочем, приятель попытался его заткнуть:

– Витя, не стоит об этом… Раз в жизни мог бы промолчать, как мужик.

Но Витя не обратил внимания на его слова, он продолжал, сладострастно облизывая губы – видимо, наблюдение за людьми, которых он ставил в неудобное положение, доставляло ему не меньшее наслаждение, чем секс нормальным, нетелевизионным людям:

– А Олег сказал Синяковой – не поеду с ней, и все. Такое впечатление, что Женя погибла специально для того, чтобы эта выскочка заняла ее место. А может, она поэтому и погибла?

Это был удар под дых. Еще никто, даже следователь с Петровки, не посмел меня напрямик обвинить в смерти Котовой. А мой мучитель продолжал:

– Вот так он и сказал, это его точные слова, я свидетель. Я при этом был.