Альма. Ветер крепчает
Из образованного рогами полукруга глядит странный череп.
Гардель озадаченно ворчит. Три строки в самом низу пострадали от морской воды.
В первой угадывается длинная череда полустёртых букв, из которых прочесть можно только последние:
…ET‑NAV‑REX
Прямо под ними – два английских слова: «Help yourself». Что означает: «Угощайтесь».
Третья строка сильно выцвела. Она напоминает подпись. Гардель подходит к окошку, в которое льётся ровный вечерний свет. И видит на бумаге имя, дерзкую подпись, украшенную затейливыми чёрными узорами: Люк де Лерн.
Ноги у Лазаря Бартоломея Гарделя подкашиваются.
Шатаясь, он идёт к нише с койкой. Садится на неё.
Листок в его руках дрожит.
В этой рукописи он разглядел одну из тех загадок, которые оставляют после себя исчезнувшие пираты. Тайный путь, ведущий к их добыче. Но подпись, на которую смотрят глаза Гарделя, принадлежит самому легендарному и самому богатому из них. Ещё много бессонных ночей это имя не даст Гарделю покоя: Люк де Лерн, тысячеглавый пират.
10. Балансируя на проволоке
Середина ночи. Каюту, где заперт Жозеф Март, освещает лампа Жака Пуссена. Входя, он приветствовал Жозефа так, будто не ожидал его здесь увидеть.
Пуссен оставил Авеля Простака караулить у двери и теперь делает замеры длинной линейкой. Снаружи ветер и волны стихли. Корабль скользит в ночной тиши.
– Что вы делаете? – спрашивает после долгого молчания Жозеф.
– Высчитываю, сколько у меня уйдёт древесины, – отвечает Пуссен.
На самом деле он мог бы начать работы и с другого конца судна, но ему любопытно поглядеть на этого паренька, необъяснимым образом повисшего вниз головой на мачте, будто летучая мышь с полными карманами бриллиантов.
– Сколько древесины уйдёт на что? – спрашивает Жозеф.
– Это тебя не касается.
– Я слышал, вы сказали, что прежний плотник умер…
На сей раз Пуссен останавливается. Он смотрит на Жозефа, который сидит на полу, обхватив руками колени.
– Да, – отвечает Пуссен, – умер за несколько дней до отплытия. Его звали Клеман Бассомпьер. Его нашли в порту Ла‑Рошели вместе с его подмастерьем.
– С подмастерьем?
– Которому было пятнадцать.
Пуссен присаживается, ставит лампу, поднимает стекло и начинает править фитиль, не гася огня.
– Они явно работали без продыха. Я знаю, о чём говорю. Судно не новое. Они весь остов собрали заново, заменили мачты, реи, перестлали нижнюю палубу. Даже обили корпус целиком…
– Зачем?
– Против червей с гвинейского побережья, которые дерево грызут. Одна только обивка медью должна была стоить двадцать тысяч ливров. Всё доделано. Они даже обмазали медь дёгтем. Славная работа.
Пуссен ставит стекло обратно и смотрит на Жозефа.
– Говорят, будто они напились, – продолжает он, – и упали в порту со сходней. Я в это не верю. Как и в мальчиков, повисших на рассвете в вантах…
Наверху судовой колокол бьёт четыре раза. Это сигнал к смене вахты. Одни моряки встают. Другие наконец ложатся. Вахтенные меняются, чтобы постоянно следить за курсом.
– Ну а во что вы тогда верите? – спрашивает Жозеф.
– Я не верю ни во что. Я стараюсь, чтобы корабль плыл мачтой вверх. Мне и этой заботы хватает.
Пуссен бормочет ещё что‑то, чего Жозеф не разбирает, и поднимает лампу над головой.
– Какого, по‑твоему, размера эта каюта?
– Не знаю, – отвечает Жозеф.
– Меньше, чем у капитана над нами. Двадцать четыре квадратных метра от силы. Сколько невольников тут можно разместить?
– Одного. И то много.
– Чего?
– Одного невольника, – повторяет Жозеф. – Меня.
– Ты знаешь, куда мы направляемся?
– Да.
– Этой зимой здесь, между переборками, их будет восемьдесят. Только женщины и дети. Ещё сотня женщин – на нижней палубе по соседству. И триста двадцать мужчин в носу, перед грот‑мачтой.
– Я знаю, – вставляет Жозеф.
– Итого пятьсот.
– Знаю.
Но он знает, что знает не до конца. Эта огромная тень будет висеть над ним весь путь. Он только что попал на борт плавучей тюрьмы, на невольничье судно, которое идёт загрузиться под завязку на побережье Африки, но Жозеф делает вид, будто на борту будут одни только бочки с сахаром да мешки с кофе.
С самого начала он старается не думать о другом. Он здесь с единственной целью. И ничто его не отвлечёт.
– Чтобы уместить сюда восемьдесят женщин, – продолжает Пуссен, – я должен соорудить два помоста шириной по десять футов, вроде балконов с каждой стороны. Здесь и по всей нижней палубе невольников будут укладывать в два слоя.
И, чтобы не казалось, что он расчувствовался, Пуссен прибавляет холодно:
– Вот на что уйдёт древесина.
