Бельведер
Сам спектакль назначили к ужину. Вернее, на час с четвертью ранее. Перед вечерней трапезой и во время действия спектакля был предусмотрен аперитив – лёгкие сухие вина под тарталетки с паштетами и сырами, прочим и всяким набитыми канапе, а также фрукты и садовые ягоды.
В берестяных вёдрах доставили помидоры, предусмотрительно закупленные распорядителем довольствия Максимом Ильичом. Вёдра расставили у кресел, но так, чтоб августейшие особы и разные именитые придворные гости не споткнулись и могли спокойно и беспрепятственно пройти и занять приготовленные для них места. Сами же кресла расположили под массивным портиком парадного фасада у подножия кариатид, у самого выхода из дворца на верхней площадке. Таким образом, Александр Николаевич и члены его семьи могли наслаждаться театральным действием, взирая на сцену хоть издали, но сверху вниз, а панорамная природа Лугового парка и отблески вечернего заката придавали бы сценическому действию наполненный жизненной силой, но сказочный вид. К тому же… и швырять перезрелыми помидорами по актёрам во время спектакля сверху вниз намного ловчее, чем наоборот.
Досадно несколько загораживала сцену скульптурная композиция скифа, барса и собаки, некогда подаренная Николаю Первому (отцу Александра) прусским королём в знак преданности и дружбы. Но загораживала только лишь отчасти, да и то самую малость. Это неудобство император согласился стерпеть и утвердил заранее поданный ему проект расположения летнего театра – на сей замечательный вечер и утвердил. А в следующий день конструкцию намеривались попросту разобрать и подетально припрятать. Подразумевалось, что до следующего премьерного раза.
– Чего‑то помост у сцены знакомый, – приглядывали со стороны дворцовые старожилы, меж собой судачили: – Заметная деталь.
– Так оно же, дело плотницкое, понятно –ещё с того времени от папеньки и осталось. Вот нынче и сгодилось, привлеклось до высокого искусства.
– С какого времени?
– Всё с того… Аккурат на этот помост Пестеля и прочих смутьянов под петлю и выводили.
– Кого выводили?
– Декабристов, кого…
А вокруг кипело, но обыденностью.
– Как вообще такое возможно? – сетовала ея величество принцесса Евгения Ольденбургская, наблюдая со стороны, как император, сопровождая Екатерину Долгорукову княгиню Юрьевскую и маленького Гогу – то бишь Георгия Александровича Юрьевского, внебрачного сына Екатерины и Александра, расселись к спектаклю в приготовленных креслах. – Ну, разве же он крымский татарин какой?.. В Зимний дворец привёл одну семью, там же и другую. А нынче и в Бельведере объявились. Екатерина‑то опять на сносях и вот‑вот разродится. Что скажут на это, к примеру, в Риге протестанты? За Петербург уже и промолчу – отговорились, языки в мозолях.
– А ничего не скажут, – рассудила статс‑дама Марфа Богомолова. – Санкт‑Петербург такое дело давно уже проглотил. Так и что же Рига?.. И тем паче не подавится.
На сцене и вокруг дворца приготовления к спектаклю срочно завершились. Оркестранты вскинули трубы, наладились прочие духовые и щипковые инструменты. Пауза… Мягко взялась виолончель… тут же тупо стукнул барабан…
Зазвучала лёгкая вечерняя музыка, нечто среднее между вальсом Иоганна Штрауса (сына) и парадным маршем лейб‑гвардии Измайловского полка.
– Ну, вот и как жить на белом свете?.. Посоветуйте. Куда ни плюнь, везде Вова, – продолжила свои эмоциональные сокрушения Евгения Максимилиановна. – Все гадости в столице от этой Вовы!
– ?..
– Ух же!.. Вова… Вот никогда себе выгодного дельца не упустит – в почтовом дилижансе за ломаную деньгу через Киев до Парижа проскачет.
– Какая Вова?
– Всё та же Вова.
– Вова?!
– Ну да… А вы, голубушка, о ком подумали?
– Варвара Шебеко?.. Подруга Долгоруковой?! – ошеломлённая собственной догадкой, смутилась Богомолова. – Особа, тайным смыслом названная Вовой в любовных письмах княгини к Александру?
– Конечно же, она, – посетовала Ольденбургская и нервно передёрнула плечами: – Чёртовая сводня!
– Хи‑хи‑хи!..
– Не надо было ко двору‑то её пускать, – досадовала Ольденбургская. – Ох, проглядели мы всей свитой этот нелепый и коварный драматический курьёз. Ещё тогда, много лет тому назад, проглядели. Растяпы!
– Когда?
– Когда наш Александр от скуки зачастил на bingerles[1] к Берёзовому домику… И что теперь?
– А что?
– Законный цесаревич Александр на Дворцовой в Зимнем… А маленький внебрачный Гога тут – у нас в Бельведере. Прелестное получилось, сударыня моя! Кому прикажете нам присягать, когда настанет время?.. Кому, кого спрашиваю?
– ?..
– Как бы не случилось нам общественного бунта.
– Какого бунта?
– Как это, какого?.. Ну, предположим, смуты, как при папе (речь дальше зашла о декабристах).
– Господь рассудит, – взмахнув ладошкой, аполитично уклонилась от рассуждений Марфа Богомолова. – Россию не покинет – явит нам помазанника.
– А что же ваш Сысоев? – напомнила статс‑даме принцесса Ольденбургская. – Ведь он когда‑то увлекался Долгоруковой. Да и лет пять тому назад ещё коптил страстями, божился умереть и в петлю лез – насилу выдернули к жизни полковые командиры. Эх, надобно нам было ещё тогда предусмотреть – помочь ему в любовных хлопотах… Интригами.
– Штабс‑капитан, барон Сысоев? – недоумённо выкатила бельма Богомолова: – Так этот господин, как однодневный мотылёк. Вспорхнул – и нет его. – Вздохнула: – Глядишь, сегодня к одному цветку, а завтра уже к другому. Он постоянно увлечён по сторонам.
– Да что вы говорите… Ну же… Марфа. Поделитесь и со мной таким секретом. Ох, как же любопытно! Не сплетни ли?..
– Ой нет. Всё сказанное – несомненно и правда. А вот пожалуйста: нынче‑то хотя бы и одной.
– И кто она?
[1] Половое сношение (англ.).
