Божок на бис
– Она ее начала много лет назад. Теперь не остановить.
– Покупает в интернете?
– Нет, она не покупает ничего.
У Материного коллекционирования целая куча правил, понятных только ей одной. Например, на эти полки она ничего не покупает. Вещь должна так или иначе прийти к ней сама. Но даже если купить ей что‑то в подарок, она еще подумает, ставить это на полочку или нет. И пусть это даже очень дорогая вещь, дело не в цене. Пригодились все открытки, полученные от Мосси после того, как он уехал. Последнее ее любимое – обкатанные осколки стекла с какого‑то пляжа в Австралии, присланные Ларом.
– А где она такие полки взяла?
– Я ей сделал. Я работаю на лесопилке. На заказ работаем кое‑что. Ну, я обычно нет, но… умею.
Как мебель это не на всякий вкус, но зато я это обустроил точно так, как Матери надо было. Кое‑какие мелкие детали, чтоб понарядней. То‑то она удивилась, когда в тот день спустилась в гостиную.
– Это ей на день рождения в прошлом году.
– Какой‑то значимый?
– Угу. И она чуток грустила. Берни, брат мой, он всех наших попросил участвовать.
Матерь глазам своим не поверила – ожидала, что я ей обычный букет цветов притащу из гаража. Полки эти ее прям в восторг привели, хотя это вообще‑то просто деревяшки да дюбеля, но я все же хорошо постарался, пока делал. Разжился классными длинномерами, оставшимися от церковных скамеек у Мурта в сарае. Мы со Скоком вынесли старые полки, пока Матерь спала, и поставили эти. Я даже сфоткал, как оно все было, чтоб расставить все в точности по местам.
Пацаны прислали из Австралии бутылку шампанского и кенгуровые какашки. Какашки оказались шоколадом, но Матерь похохотала нормально так с этого дела. Прилетела очередная открытка от Мосси – фото его самого на рыболовном траулере и чумовой стишок собственного сочинения. С марками из Марокко. Бородища у него как у чувака из Аль‑Каиды. Матерь все ждет увидеть его в новостях из Сирии или Ирака, но этот идиёт может запросто тусоваться с отцами Святого Духа в Килтегане[1].
– Вы в порядке? – спрашивает Джун. – У вас вид уставший.
Говорю, у меня голова забита всяким, бормочу, дескать, ночью был несчастный случай.
– В больницу мотались? – спрашивает, вид у нее озабоченный.
– Не. – Ни за что не буду я вдаваться в эту херню про Берни. – С другом. Оказалось, ничего страшного.
Вместо того чтобы гнуть эту линию дальше, я ляпаю:
– А подруга ваша не здесь?
– Что? – спрашивает она.
– Та, другая женщина. Ваша… – приходится еще раз это произнести, – ваша подруга.
– Как‑как? – говорит она и смотрит на пацана, будто это все его проделки. Тот театрально пожимает плечами.
– Вчерашняя.
– Марисса?
– Я не уловил ее имени.
– Мы вместе работаем. В детском проекте на Баррак‑стрит.
– Не понял.
– “Живые дети”. Я работаю с подростками.
Чесотка, вши, куча малышни. Теперь мне все ясно – это новое место для малолеток с херовым детством. Хеннесси вот только что про это говорил на работе – что у Каролин Райлли пацан посещает какое‑то место на Баррак‑стрит, чтоб голову на место поставить ему после того, как папаша его сдернул с мамашиной сестрицей. Малец с катушек слетел напрочь – уехал на газонокосилке на парковку перед “Лидлом”. Чуть ноги какой‑то старушке не оторвал, завалил ей тележку у столбиков. Хеннесси гонками с перегрузом увлекается, рядом с парком Гоуран, так он наткнулся там на эту команду с целым выводком детворы. Какой от этого прок, спрашиваю. Нам давали по башке и выгоняли дрова рубить на неделю. А Скок говорит, мать жрет снотворное и в отключке с утра до ночи. Сказал, что ребенок, считай, сам себя растит с восьми лет. Пусть спустит пар на гонках, говорит, – все лучше, чем петарды в почтовые ящики запихивать.
Короче, Джун, может, пришлось в колледже учиться для такой работы, и я поэтому до нее не дотягиваю, автоматом. Не могу придумать, что б такого сказать. А потому говорю:
– Вы на гонки с перегрузом ходите? С ними?
– Что? – Они с малявкой таращатся на меня так, будто у меня шарики за ролики заехали прямо при них.
Малец корчит рожу и повторяет слово “гоооонки” врастяг, будто оно иностранное.
– Я закончил, – говорю. – Теперь у него все в ажуре должно быть.
Оба быстренько двигают на выход. У двери она лезет в сумочку.
– Ну спасибо, – говорит и сует мне десятку.
– Ага. Увидимся как‑нибудь.
– У меня пятерка была заготовлена – на тот случай, если б не сработало.
– Милости прошу, тащите его обратно, если что‑то не устроит.
Пацан уже за калиткой, орет на компашку, которая гоняет в футбол на выпасе.
– Шучу, Фрэнк. Увидимся.
Отворачивается, собирается уходить, я расслабляюсь. На нее проще смотреть, когда она не лицом ко мне. За калиткой оборачивается и видит, что я на нее пялюсь.
Ушли. Остаюсь у дверей еще на минуту. Сад смотрится отлично. У Матери тут прорва цветов, она их насадила несколько лет назад, и они теперь прут как бешеные. В солнечный день прям сверкают, белые и золотые. Чуть ли не гипноз наводят.
Есть что‑то в таких вот летних днях – все такое яркое, пахнет травой, дети носятся на скутерах и великах, все из себя хозяева жизни, будто лето вообще для них придумали. Меня от всего этого прет, но тут опять у меня в голове начинает заколачивать по‑жуткому мешок молотков. Слишком много вверх‑вниз за сутки, да еще и похмелюга.
Закинувшись тарелкой жратвы, возвращаюсь в гостиную с двухлитровкой колы, задергиваю шторки от солнца и усаживаюсь тупить в вечерний телик с канала на канал.
Возвращение Бати
[1] Речь о Килтеганских отцах – католическом обществе, основанном в 1932 году епископом Джозефом Шанаханом из Ордена Святого Духа; штаб‑квартира общества располагается в Килтегане, графство Уиклоу.
