Десятый круг

Я свернула на тротуар, под тень широких голубых лент, натянутых между крышами.

Дети, шурша бумажными фонарями, стайкой голубей вылетели из переулка, скрылись за бордовым шатром с вышивкой виноградной лозы на откинутом пологе. Изнутри повеяло кислым ароматом вина.

Обойдя шатёр, я огляделась в поисках Рейза. Множество незнакомых, постоянно сменяющихся лиц, слились в расплывчатую картину. Я растерянно отступила, врезалась в пузатого мужчину. Стаканы в его руках гулко звякнули. Незнакомец выругался, небрежно толкнул меня плечом и засеменил к чайной лавке.

– Идём. – Врачеватель вынырнул из безликой толпы. – Остановимся в «Угрюмом отшельнике». Отсюда недалеко.

Рейз стянул яблоко с ближайшего прилавка, покрутил в руке, бросил бегущему вдоль торговых рядов мальчугану. Ребёнок поймал неожиданный подарок, остановился, высматривая благодетеля.

– Ах ты, маленький негодник! – закричал продавец, выглянув из‑за ящика с фруктами. – Сейчас я тебе задам хорошую трёпку! – Он схватил связку зелёного лука, угрожающе потряс ею над прилавком.

Мальчишка взвизгнул, отшвырнул яблоко и припустил по улице, расталкивая прохожих. Юркнув к тротуару, он ловко перескочил через бордюр, но не успел разминуться с пожилой дамой. С разбега налетев на старушку, малец замахал руками, поскользнулся на мокрой брусчатке и растянулся у порога чайной лавки. Не заметив юнца, пузатый мужчина переступил порог. Стаканы полетели на землю, на прощание окатив его горячим чаем. Бранясь по чём стоит свет, мужчина распластался на тротуаре рядом с перепуганным мальчуганом.

На помощь им поспешили бдящие за порядком церковники. Рейз уступил дорогу послушникам, взял меня за руку и увёл с площади.

«Угрюмый отшельник» оказался уютным постоялым двором в паре кварталов от центра. Владелец отдал нам ключи от маленькой комнаты на втором этаже и в честь праздника вручил помятый бумажный фонарь. Я положила сувенир на стол, открыла пыльное окно.

– Если решишь прогуляться, не уходи далеко. – Рейз бросил мне холщовый мешочек, доверху набитый монетами. – Через три дома находится лавка портного, купи что‑нибудь в дорогу. Я не планирую здесь задерживаться.

– А ты? – спросила я, устало плюхнувшись на кровать.

Пока мы путешествовали верхом, у меня ныла спина. Вчера Рейз продал коня местному гончару, с тех пор невыносимо болели ноги.

– Разведаю местность.

Он по‑прежнему верил, что сможет найти членов несуществующего культа. Не было смысла пресекать его навязчивую идею.

Выспросив у хозяина постоялого двора дорогу до храма, я побрела по извилистым улочкам.

Желание посетить священные стены не покидало меня после событий в Акри‑ту‑Натоу. Побывав в гнезде порока, соприкоснувшись с извращённой религией, я не могла отделаться от мысли, что частица греха успела укорениться и во мне. Будто заблуждения, отравившие разум лорда, проникли под кожу вместе с холодом подземелья. И я не могла смыть с себя отпечаток их скверны, сколько бы ни пыталась. Обращение к Отцу было последним шансом.

Переулок, заставленный высокими вазонами, вывел меня к церковному саду. За железными прутьями забора шелестели листвой персиковые деревья; покачиваясь на ветвях, напевали грустную мелодию ветряные колокольчики. Они громко рассуждали о былом и украдкой шептались о будущем.

Переливчатой трели вторила одетая в лохмотья девушка. Она сидела на коленях у решётчатой калитки и, покачиваясь, будто в беспамятстве, мурлыкала детскую песенку. Свеча в её руках догорала, воск засыхал на краях глиняного блюдца. На шее блестел серебряный медальон.

Зависть шершавым языком прикоснулась к щекам. Даже она, нищенка, уличная попрошайка, могла в любой момент обратиться к Отцу и получить прощение.

Я сжала кулаки, шагнула к калитке и остановилась. Отец не помог мне в аббатстве, остался глух к молитвам, что я отчаянно шептала в подземелье, не защитил от пламени костра. Я продолжала цепляться за веру – рьяно, неистово, обречённо, словно угодивший в горную реку мышонок. Поток уносил меня прочь от дома, а я упрямо перебирала лапками в надежде добраться до берега.

Нищенка открыла глаза, в расширенных зрачках отразилось пламя свечи.

Она ведь тоже не раз обращалась к Всевышнему, наверняка молила о доме, достатке, семье. Должна быть причина, по которой Он не помог ей. Всегда должна быть причина.

Девушка склонила голову набок, взгляд прояснился. Она молча протянула мне деревянный стакан. На дне блестели монеты.

Была ли она счастлива в своей беспечной жизни? Быть может, именно Отец избрал для неё такой путь – без обязательств, без груза ответственности, без чувства вины – зная, что иная судьба принесла бы горе и смерть. Что, если Он избрал похожий путь и для меня? В конце концов, я осталась жива, а отступники из Акри‑ту‑Натоу сгорели в праведном огне.

Я положила в стакан мешочек с монетами. На душе стало легче.

Войти в храм я так и не решилась.

 

Рейз разбудил меня с первыми лучами солнца. Натянув лёгкую рубаху, попросил поторапливаться.

– Ещё рано, – проворчала я, кутаясь в покрывало.

– Нам пора на утреннюю службу.

– Не лучшая твоя шутка.

– Я не шучу. – Он бросил мне платье. – Собирайся.

У храма было не протолкнуться. Очередь прихожан растянулась от калитки до разделявшего кварталы перекрёстка. Тысячи голосов монотонно жужжали, заглушая цокот копыт и нежную песнь колокольчиков.

– Анерхи проверяют медальоны при входе. – Рейз сунул мне в руку серебряный полумесяц на тонкой цепочке. На оборотной стороне было выгравировано женское имя.

– Где хозяйка медальона? – нахмурилась я.

– На службу она не придёт. Ночь была, – он самодовольно усмехнулся, – долгой.

Минуло не меньше часа, прежде чем мы добрались до ворот. Нищенка, сидя на прежнем месте, расплылась в улыбке, потянула анерха за полы поношенной рясы. Он недовольно шикнул, глянул на мой медальон и, бросив привычное «волею Отца», велел проходить в сад.

В храм мы не попали. Желающих замолить прегрешения прибыло столько, что они не уместились в зале и были вынуждены толпиться у входа, невзирая на духоту и палящее солнце. Многие пришли подготовленными: платки и шляпы покрывали головы и мужчин, и женщин, в руках девиц порхали кружевные веера.

Витражи дрогнули от гулкого удара колокола.

– Последняя служба, на которой я была, закончилась тем, что ты вынес меня из церкви, – напомнила я Рейзу.

– К счастью, эту мы проведём на улице, – в тон мне ответил он.

К тяжёлому набату присоединились благовестники и малые зазвонные. Переливчатое бряцанье в точности повторяло мотивы утренней службы в Ортисе.