Десятый сосед
А сейчас этот инопланетный разведчик дал мне шанс туда заглянуть… Нет, даже не заглянуть – почувствовать его ветер на своей коже.
Ветер мира, где нет затхлого запаха «Пятерочек», нет работы с девяти до шести с обеденным перерывом, нет одной и той же дороги от остановки автобуса до магазина, и от магазина до подъезда. Одинаковой, одной и той же квартиры на всю жизнь: на следующие пять лет с бежевыми обоями, потом еще на десять с зелеными в полоску и потом уже до самой смерти – с синими цветами. И дело даже не в том, что мне это все не нравится. А в том, что оно – навсегда.
В этом дворе я живу почти тридцать лет, с рождения. Вон там моя школа, а вон та дорожка ведет к детскому саду, где я помню каждый бетонный вазон у ворот и уверена, что в левом, в самой глубине, все еще закопан пластмассовый синий солдатик, которого я украла у друга детства Сашки.
И оставшуюся половину жизни проживу здесь же. Где родился, там и пригодился – утешительная мудрость для таких, как я.
Когда бабушка с дедушкой умерли и завещали маме квартиру, она оставила эту мне, а сама уехала жить на северо‑запад Москвы, где и экологическая обстановка получше, и живут люди побогаче и поприличнее. А я осталась в своем родном пролетарском районе. Иногда я жалею, что у меня есть своя квартира – если бы мне приходилось жить на съемных, я могла бы менять районы. Хоть что‑то менять.
Но по четвергам у меня нет времени на экзистенциальное отчаяние. Эти лишние пять минут – максимум, который я могу себе позволить. Потом надо возвращаться домой, готовить ужин, гладить блузку на завтра, смотреть с Олегом кино, заниматься сексом и ложиться спать не позже полуночи, иначе не высплюсь. Так что я выдохнула, собралась и завернула за угол – на этот раз никто не переезжал и дверь подъезда была закрыта.
Пришлось лезть за ключами. Ткнула «таблеткой» в домофон, распахнула дверь и рванула вверх по лестнице к лифту, перескакивая через ступеньку. Есть у меня такая примета – если успею нажать кнопку вызова до того, как хлопнет входная дверь, то дома все будет хорошо.
Успела – кнопка щелкнула, загорелась, и я облегченно выдохнула. Но дверь почему‑то все не хлопала и не хлопала. Я сделала шаг, выглядывая из ниши с лифтом – кто‑то ее придерживал, видимо, читая объявления на двери подъезда. И как мне теперь засчитывать примету? За хорошую или за плохую?
Наконец дверь снова распахнулась, и в подъезд вошел тот самый мужчина из магазина в песочном свитере. Он не сразу меня заметил – говорил по телефону. Точнее – раздраженно рычал в трубку:
– Вот скажи, а в запрете какой тайный смысл? Почему я не могу пожить в собственном доме в Лондоне? Думаешь, вырвусь и сбегу куда‑нибудь в Конго? Зачем мне это?!
Его голос, раньше показавшийся мне таким шелковым, сейчас звучал надреснуто, неприятно – как будто стаскиваешь зубами мокрую шерстяную варежку. Я аж передернулась.
Он поднялся по лестнице, не замечая меня, и еще раз нажал уже горящую кнопку лифта, продолжая вслушиваться в то, что ему говорят в трубке:
– Лен! Нет, Лен, послушай! Вот это ты будешь в суде врать! Мне‑то правду скажи! Это просто, чтобы меня добить? Я тебе настолько отвратителен, Лен? Нет! – он дернулся и вжал телефон в ухо, словно вслушиваясь. – Нет, Лен, я не договорил! Лена! Ах ты ж!..
Он опустил руку и с такой ненавистью посмотрел на невинный смартфон, что мне показалось – сейчас шарахнет им об стену. Но он только преувеличенно аккуратно убрал его в карман и развернулся ко мне.
С его появлением запах влажной штукатурки и круглогодичная, навеки пропитавшая все вонь дешевой краски растаяли, смытые будоражащим ароматом моего любимого парфюма.
Я чуть‑чуть отодвинулась, хотя больше всего хотела сделать шаг вперед. Но как‑то неудобно набрасываться на незнакомого человека только потому, что тебе нравятся его духи.
Он удивленно моргнул, вдруг осознав, что я существую, стою тут перед ним и даже слышала все сказанное.
– Здравствуйте… – сказала я, чтобы как‑то прервать неловкую паузу.
Он смерил меня удивленным взглядом и с глубоким недоумением в голосе ответил:
– Добрый вечер.
И снова его голос шелковистым мехом лизнул меня по коже.
Во рту мгновенно пересохло.
В этот момент двери лифта открылись, и я как‑то машинально, просто следуя многолетней привычке, в них зашла. Иначе так бы и стояла, примерзнув к полу.
Он тоже зашел и сразу вдавил кнопку одиннадцатого этажа.
– Мне десятый, – выдавила я из себя.
Уже отвернувшийся от меня мужчина удивленно переспросил:
– Что?
– Мне на десятый, – повторила я.
Он стоял слишком близко в слишком маленьком лифте. В замкнутом пространстве одного квадратного метра там, в глубине, под дорогим ароматом «Homme» я чувствовала – его собственный запах. Совсем не то же самое, что нюхать флакон или побрызгать на подушку. В сочетании с запахом мужчины древесный, чуть пыльный запах становился возбуждающим и магическим. Словно ловко и безупречно сшитый костюм надели на того, с кого снимали для него мерки – и он сел идеально.
– И что? – еще более удивленно переспросил он.
– Вы ведь наш новый сосед, заехали в 44‑ю квартиру?
– Да, а вы к этому какое имеете отношение?
Да уж, мне лучей харизмы уже не досталось. Только ледяной недоуменный тон с легкой ноткой брезгливости, будто я прошу у него милостыню, где‑нибудь на перекрестке постучавшись в окошко его черного «Бентли».
– Я ваша соседка… – приходится сделать крошечный вдох, потому что нервничаю я все сильнее, и от этого следующие слова звучат совсем неловко и двусмысленно: – …снизу.
Горло перехватывает спазм, сердце колотится, и я слишком быстро и глубоко дышу, так что начинает кружиться голова.
– А… – уже намного равнодушнее отзывается он. И добавляет рассеянным тоном, уже потеряв ко мне интерес: – И?