До-мажор. Повесть-матрёшка

– Если предполагать, что Чудище пользуется артефактом, то пытаться проникнуть без него в портал – заведомая глупость. Остаётся предположить, что ныряя в кирпичную кладку, Чудище бормочет некое слово, а может фразу, но очень короткую, так как проскакала она туда без остановки. Что‑то наподобие пароля. – Кате очень понравилось такое шикарное умозаключение, и она мысленно погладила себя по голове. – Умница! Так… поехали дальше. Хорошо, возникает вопрос: какие такие слова? Ну‑у‑у… они должны быть простые, чтобы на ходу не откусить себе язык. И они должны быть незабываемыми, то есть, лег‑ко‑за‑по‑ми‑на‑ю‑щи‑ми‑ся. А какие у нас слова обладают такими качествами? Правильно – поговорки, скороговорки, присказки. Та‑а‑ак… опять умница! – Катя спрыгнула с полки и возбуждённо заметалась между стеллажами. – И какие поговорки выдаёт обычно Чудище? – Катя сразу вспомнила недавний толстый указующий палец директрисы и сопровождающие этот жест слова: – «Квинту в тонику, кварту в терцию!»

Она разочарованно усмехнулась. Эта фраза, по преданию, вылетела из уст всё того же Парамонова на вступительных экзаменах. Приёмная комиссия вздрогнула от такого зверского отношения к сольфеджио и уже хотела нарисовать на судьбе абитуриента неприступную решётку «бекара», но скучавшая там же директриса, учуяла во всём этом некую эстетику и, отсмеявшись, предложила подождать экзамена по специальности.

Вот тут и стало всё на свои места. Его ученический старенький, со следами утраченной никелировки саксофон заревел боевым слоном, неожиданно срываясь на бешеный визг фальцета; захрипел, как старый умирающий негр на знойной плантации сахарного тростника; бросил приёмную комиссию на дощатую палубу колёсного пароходика, который качаясь на свинговых волнах Миссисипи, чапает от Нового Орлеана до Чикаго и, наконец, брызнул в присутствующих таким вольным духом «музыки толстых», что пришлось закрыть глаза и на пугающую безграмотность и на несколько хамовато‑снисходительный облик абитуриента…

Катя опять подошла к двери в портал, сделала несколько глубоких вдохов‑выдохов и, зажмурив глаза, отчётливо произнесла: – Квинту в тонику, кварту в терцию! – открыв глаза, она увидела всё ту же постылую картину – «Семьдесят дружных кирпичей в дверной раме».

Но это её не разочаровало. Она чувствовала, что нужно ещё немного, совсем чуть‑чуть – отгадка должна быть где‑то совсем рядом. Катя включила фонарик смартфона и принялась ещё раз внимательно осматривать стену. И она увидела.

Ровно в центре дверного проёма, на одном из кирпичей она увидела слабый оттиск ключа. Катя вздрогнула. – Ага… старый знакомец! – она быстро метнулась к входной двери хранилища, в которой торчал тот самый ключ – здоровенный штырь с массивным кольцом и с фигурной бородкой, самое место которому в тяжёлой связке какого‑нибудь средневекового тюремщика.

Затаив дыхание, Катя приложила ключ к оттиску и повторила пароль. Стена не отреагировала. – Так, спокойнее… что‑то тут не то. Думай Катя, думай… Ладно, представим, что пароль верный. Но это всё‑таки пароль Чудища, а не мой. И если думать в том же направлении, надо вспомнить какое слово или фраза является моей поговоркой, моей внутренней фонетической затычкой или словом‑паразитом. Только честно… – она честно наморщила лоб, перебирая и отбрасывая выскакивающие за глазами слова.

Вдруг её брови медленно поползли вверх, и она почувствовала, как от шеи на лицо наползает краска мучительного стыда.

– Да ладно… этого не может быть! Хотя‑а‑а… почему бы и не попробовать? – и ощущая, как жарко полыхает её лицо, она через силу, небрежно кривя губы, брякнула: – Парамонов… – то ли она моргнула, то ли непрошеная слеза затуманила взгляд, но то мгновенье, за которое успела исчезнуть кирпичная стена, Катя не уловила. Зато она смогла молниеносным испуганным движением шваркнуть портальной дверью и стремительно вылететь из хранилища на могучих крыльях инстинкта самосохранения

 

 

Глава четвёртая

 

Я – «жаворонок». А «жаворонки» встают рано, легко и очень заметно для окружающих. Сразу начинают хлопотливо чистить пёрышки, трещать крыльями и щебетать утреннюю песнь. До десяти часов утра я успела переделать кучу дел. Успела своими звонками перебудить всех родственников и сообщить им, что я, по‑прежнему, существую на белом свете. Что прыщ на носу здорово уменьшился, и что мамины пирожки‑котлеты, все до единой, превратились в энергию, которой теперь хватит, чтобы растопить Антарктиду.

Закончив терзать сонную родню, я принялась обновлять репертуар. К русским песням я нет‑нет подмешиваю французские, так как французский прононс осваивала ещё в школе. Причём заметила, что если грамотно чередовать песни Франции и России, это очень благотворно сказывается на заработке. Английский язык я не использую вообще, потому что на нём не поют, разве что, бродячие собаки.

Без малого два часа я грассировала, тянула носовые насморочные гласные, пытаясь соорудить из себя миниатюрную роковую женщину и великую француженку Эдит Пиаф – «воробушка» с голосом простуженного ангела.

За это время дважды звонил Тимур, и один раз – Вадим. Господи, как же хорошо, что есть такая возможность нажатием одной кнопочки показывать людям, что я в них не нуждаюсь! Понятно же было, что один хотел завладеть моими деньгами, а другой – моим телом. Фиг вам! Катя Пуаре служит святому искусству улиц и никому не позволит подлые выползы в сторону её заработка и, уж тем более, в сторону ея белого невинного тела! Деньги я могу, конечно, отдать в обмен, к примеру, на молочные сосиски, но уж тело – только в обмен на большую любовь.

… – А на троне высоком Царица‑любовь,

А на меньшее я не согласен…

– напевала я из голосистого нашего Носкова Николая, собираясь на работу.

Я открыла кофр, чтобы поменять изношенные струны на подарок тётки Анжелы и… о, боже! Как же я могла забыть? Кровь, деньги и салфеточный позор! Воистину, способность забывать негатив помогает выживать бродячему музыканту на пути от родного дома к Чёрному синему морю, от русских романсов к инструментальной музыке и от молочных сосисок к высокой любви.

Денег оказалось немало. Две с половиною тысячи российских дублонов! Серьёзная сумма. Это уже попахивало грязным намёком. О, мать моя и стандартный блюзовый квадрат! Ещё один кандидат на моё тело. Кандидат с нулевыми шансами. Лучше уж стать мадам Семинихиной. Господи, пронеси!

В виду того, что городская площадь, как место приличного заработка, потеряла для меня всякую привлекательность, я направилась в городской парк. Гугл позиционировал его, как одно из самых зелёных и красивых мест города, с аттракционами, скейтпарком и светомузыкальным плоскостным фонтаном. На деле же, все его достоинства перечёркивались для меня всего одной‑единственной характеристикой. В парке гремела музыка российских композиторов. Какой‑то местный бравый культуртрегер решил, что граждане должны отдыхать под попсовые вопли, а не под интимный вокал уличного музыканта.