До-мажор. Повесть-матрёшка
Городок у нас маленький, поэтому люди, с которыми я могла бы очень быстро сойтись и также быстро в них разочаровываться, к моим двадцати годам все закончились. Так что, покидала я свою малую родину с душой пустынной и бесприютной.
Особенно тоскливы вечера…
Когда ты в доме у себя, как пленница.
Сегодня также пусто, как вчера,
И завтра вряд ли что изменится…
писал замечательный поэт Дементьев, имея перед своим мысленным взором мою унылую неуживчивую физиономию.
Теперь, что касается парня. Парень у меня был, но чисто номинальный. Единственный из посланных, который не смог преодолеть силу моего притяжения. Несмотря на мои хронические оскорбления, хамство и обструкцию, он путался у меня под ногами, преданно заглядывал в глаза, извивался телом и махал хвостом. Правда, была ещё подруга Юлька, но этот случай особый, из серии: мы с тобой одной крови… А Толя Семинихин – русый, верзилоподобный мосластый «вьюноша» с голубыми глазами убийцы – это недоразумение, которому легче отдаться, чем объяснить, что между нами всё кончилось.
– Толя… – проникновенно говорила я, глядя в ледяную синь чуть выпученных и глуповатых Толиных глаз. – Ты мне не нравишься весь и категорически. А потому – иди в пень!
Толя ржал и вытаскивал из‑за спины «веник» роз. – Кать, пойдём в киношку, а?
– Толя… – ещё проникновеннее говорила я ему, отводя рукой «веник» и разворачивая его мосластую фигуру «к лесу передом». – Я терпеть не могу розы в твоём исполнении. Они энергично пахнут мясокомбинатом.
Толя опять смеялся и продолжал, как заведённый: – Ну, ладно… Тогда в ДК. Там в субботу стендапер какой‑то будет выступать…
Ну, вот что с ним надо было делать? Приходилось идти. У нас с ним даже секс был однажды. Так… в качестве эксперимента. Мне вдруг стало интересно, как устроен мужчина, в частности, Анатолий Семинихин. Нет, я, конечно, уже была в курсе разновидностей и тенденций современной порнопродукции, но вот так вживую, да ещё тактильно…
Всё организовал Толя: уехавшие на дачу предки, мартини с ананасом, лирическое музыкальное сопровождение и обширное, как Голодная степь, супружеское ложе четы Семинихиных.
На вопрос мамы: – А куда это ты на ночь глядя? – я тяжело вздохнула и честно ответила: – К мужчине… Надо уже как‑то с невинностью определяться. А то перед подругой неудобно… – но, глядя на оторопевшую мать, которая тяжело осела на кухонную табуретку, спохватилась: – Шучу… К Юльке с ночёвкой. Будем тестировать её новый брючный костюм от Гуччи, купленный на АZONе.
В результате тестирования «брючного костюма» выяснилось, что мужчина, в целом, устроен невероятно смешно и в то же время захватывающе. Представьте дрожащую крупной скотской дрожью костлявое человеческое тело, которое роется в тебе, как свинья в желудях. Тем более, что обнажённое анатомическое устройство Толи оказалось намного длиннее мосластее и нелепее, чем можно было себе представить. Через пять минут действа, я была тщательно вылизана с головы до ног и одновременно вымазана семенной дрянью, которую Толя не донёс до места, так сказать, внедрения. Следующие полчаса мы совместными усилиями поднимали его павшую плоть. Но тщётно. Как у Пушкина: – …Все ждут… На бурке хладный труп!»
– Толя… – сказала я ему проникновенней некуда. – Что же ты так плохо подготовился? Ну, ладно я. Я – девственница! Моё дело целомудренное и простое, как в сказке – разделась и жди волшебную палочку. Но ты‑то! Что же ты со своей мосластой невинностью припёрся к Василисе Прекрасной? Надо было на какой‑нибудь Бабе‑Яге потренироваться. Э‑э‑эх… Толя, Толя!..
Но ему всё, как с гуся вода. Он смеялся, тратил деньги на «веники» и вёл правильную осаду. Терпеливый оказался, как верблюд. Деться мне от Толи, в родном городе, совершенно было некуда и чувствовала я, что через год‑два стану мадам Семинихиной.
Третьим решающим фактором моего добровольного изгнания из пенатов имело место быть любопытство. То есть неуёмное желание тыкаться во все стороны мокрым щенячьим носом, простодушно таращиться круглыми, как пуговицы глазами за тридевять земель, на Кудыкину гору…
Конечно, любопытство было подкреплено абсолютной, на грани дебильности, уверенностью, что ничего тёмного тяжёлого и опасного, со мной произойти не может. Потому как, моя интуиция – штука паранормальная и неоднократно испытанная.
«Третий глаз» открылся у меня летом в деревне у бабушки по линии мамы. Там я научилась курить, там я первый раз попробовала вино и самогон, там я первый раз подсмотрела настоящее жёсткое банное порно – сосед дядя Паша мылся со своей женой тётей Марусей. Стукнуло мне на тот момент шесть лет. Обязанности проводника в этот волшебный запретный мир взрослых взвалил на себя соседский семилетний Игорёк. И вот когда этот Игорёк, в очередной раз, пригласил меня на сеновал выкурить по очередной контрабандной сигарете, я отказалась. Наотрез! Завтра? Да хоть два раза. Но сегодня, выражаясь моим тогдашним шепелявым языком – низафто! За секунду до «низафто», кто‑то в моей глупой шестилетней голове вдруг ясно и отчётливо проговорил: – Не вздумай! – и это было сказано таким мужским авторитетным баском с ленивыми тембральными интонациями, что ослушаться этого внутреннего куратора я не посмела.
И правильно сделала. Потому что вместо меня, Игорёк пригласил на сеновал малолетнюю дуру Таньку, что жила на другой стороне улицы и благополучно спалил с ней и сенник с четырьмя тоннами люцернового сена, и дедовский гараж с мотоциклом «ИЖ Планета‑Спорт» внутри. Ох, и пороли же их! Мммм…
А вот совсем свежий пример. Сколько, по вашему, нужно вызубрить билетов, чтобы сдать экзамен по гармонии? Все? Двадцать? Десять? Пять? Не‑е‑е‑ет, дорогие товарищи. Один! Как сейчас помню:
Билет №7. Фригийский оборот. Сыграть модуляцию: d moll – a moll. Разрешить аккорд: d – a – fis – c. Гармонический анализ.
Этот №7 я знала, как расположение прыщей на своей физиономии. Остальные билеты – так себе… подозревала об их существовании. Ну, не могла я к четвёртому году обучения ботанить без рвотного рефлекса. Не могла! И тот же авторитетный басок всё также лениво и лаконично посоветовал: – Учи седьмой…
И вот экзамен по гармонии. В сравнении с ним, остальные творческие истязания казались детской игрой в вопросы и ответы «Вы поедете на бал?». Весь курс трясётся, как перед аварийной посадкой. Тяну билет под пристальным тёплым взглядом Светланы Николаевны, у которой на лице написано: – Вот сейчас‑то я на тебе и спляшу! За всё! За хамство, за прогулы, за редкость встреч закатными часами…
И что вы думаете? Билет №7! Не сходя с места, без подготовки отрапортовала и отблямкала так, как будто я эту самую гармонию сама и придумала! В итоге: торжественный апофеоз на фоне обескураженной Светланы Николаевны!
Так что этот мужской внутренний вещун, хоть и лениво‑безапелляционно, но оповещал меня о судьбоносных потрясениях в моей жизни. Несмотря на очевидную пользу, меня слегка вело от этих полуприказов, и я, в отместку, прозвала его Акакием. Чтобы особо не задавался!
