Французская косичка
Сегодня Дэвид потащил с собой на озеро кучу игрушек – полдюжины маленьких пластмассовых солдатиков, которые громыхали в его ведерке. Вот только называл он их «ветеринарами». Элис сначала подумала, что он имеет в виду «ветеранов», но нет, на берегу он вывалил солдатиков на песок и сообщил сестре:
– Это вот Герман; он лечит больших животных, коров и лошадей. А это Дон, он лечит кошек и собак.
– А где же их пациенты?
– Еще не время принимать пациентов. Сначала у ветеринаров должно пройти совещание. Итак, Дон, – заговорил он низким утробным голосом, – я еду на ипподром Пимлико, взглянуть на ту лошадь со сломанной ногой. А чем ты займешься сегодня? – А потом продолжал, уже тоненьким голоском: – Мама‑кошка, которую нам принесли, должна вот‑вот родить котят, и я буду их принимать.
Элис не поняла смысла этой игры. Никаких действий, если не считать, что Дэвид поднимал каждого солдатика на пару дюймов, когда была его очередь «выступать». Но по крайней мере он сам себя развлекал, и постепенно истории болезней становились все более подробными, превращаясь в настоящие рассказы. К примеру, одного пса нужно было усыпить, потому что он покусал маленького мальчика, но ветеринар доказал, что мальчик лжет, и жизнь собаки была спасена, а ветеринар решил взять ее себе.
Элис намазалась специальной самодельной мазью, детское масло с йодом, – по слухам, помогает быстрее загореть, потому что солнце здесь не такое жаркое, как в Оушен‑Сити. А потом растянулась на полотенце, листая журнал «Мадемуазель» – студенческий номер, посвященный целиком тому, что будут носить этой осенью девушки в колледжах.
Наконец перед ней возникли отцовские ноги в туфлях и черных носках, она подняла глаза.
– Ты почему не купаешься?
– Хочу сначала прогреться как следует.
– Дэвид? Пойдешь со мной?
– Не могу, у меня тут срочное дело, – отозвался Дэвид.
Отец помолчал, вероятно пытаясь разобраться, что происходит. Потом стянул футболку, уронил ее на полотенце Элис.
– Ну а я иду в воду, – заявил он.
Элис села, провожая отца взглядом. Сегодня утром в воде были и другие люди – молодая парочка, мужчина с карапузом на руках, и вдалеке плыл еще кто‑то, не разобрать. Робин разулся только у самой воды, аккуратно поставил туфли на песок, но, прежде чем войти в озеро, еще некоторое время разглядывал других купальщиков.
Отец все же не курортник по сути, подумала Элис. Весь какой‑то напряженный. Входя в воду, Робин поджал руки, локти приподнялись над водой, а лопатки торчали, как цыплячьи крылышки.
На пляже собралось гораздо больше народу, чем накануне. Грузная дама опять разлеглась на своем полосатом полотенце, будто и не уходила никуда, под гигантским зонтиком устроилась пара с малышом, а дальше еще одна пара, с целым выводком шумной ребятни. Среди них обнаружился только один мальчишка лет двенадцати или около того – явно старше Дэвида, но Элис все же решила попробовать, а вдруг.
– Мне кажется, тебе стоит поговорить вон с тем мальчиком, – предложила она Дэвиду.
Брат покосился на парнишку, который как раз направлялся к воде.
– Нет, – отрезал Дэвид. – Он слишком взрослый.
– Но на вид довольно славный.
Однако Дэвид уже вернулся к своим ветеринарам. Приподнял одного над головой, чтобы тот смог разглядеть моторку вдалеке.
– Я вижу три корабля, плывущих мимо, – напевал он. – Плывущих мимо, мимо…
Элис потянулась к своему «Брауни Старфлэш»[1], поднесла к одному глазу, прищурилась. Интересно, это не Трент с Лили там в лодке? Хотя отсюда не видно.
* * *
Учитывая страсть Мерси к подернутой дымкой расплывчатой французской живописи, можно бы подумать, что ее собственные картины будут такими же размытыми и неопределенными – не столько пейзаж, сколько намек на него. Но на самом деле все обстояло не так – или, по крайней мере, не совсем так. Взять, к примеру, картину, над которой Мерси работала, когда они втроем вернулись в коттедж. Сосны напоминали расплывшиеся зеленые пирамиды, а лесная подстилка – бурые потеки, но вдруг на переднем плане, в левом нижнем углу, – сброшенные шлепанцы с помпонами, выписанные так четко и детально, будто лежали под увеличительным стеклом. Каждый стежок швов на ремешках, каждая пора в пробковой подошве, даже крошечная пчелка, присевшая на помпон, – воображению не оставалось ни малейшего места. Элис такой контраст раздражал, из‑за резкого перехода от туманной неопределенности к конкретной реальности болели глаза. Или шлепанцы должны были что‑то означать? Это ключ к пониманию? Символ? О, она просто не может уловить смысл!
Впрочем, никогда не могла. Поэтому сказала то же, что обычно: «Очень мило, мам», и пошла переодеваться.
И уже в дверях услышала, как Дэвид спрашивает:
– А твои картины когда‑нибудь будут в музее?
– О нет, нет, нет, – ответила Мерси, издав свой фирменный звенящий смешок. – Я рисую просто для себя. – И она отправила сына надевать штаны.
* * *
У Трента, разумеется, нет постоянной девушки, заявила Лили, потому что пряжка сзади на его слаксах не застегнута.
– Может, она случайно расстегнулась, – предположила Элис. – Может, он просто неряха.
– Шутишь? Это же заявление, – возмутилась Лили. – Все знают, что это означает.
– А ты не можешь прямо его спросить, встречается ли он с кем‑нибудь?
Лили скептически посмотрела на сестру.
Шел четвертый день их пребывания на курорте, и каждый из этих дней Лили провела исключительно с Трентом. Судя по ее рассказам, они в основном торчали в их фамильном коттедже.
– И чем вы там занимаетесь? – недоумевала Элис.
– О, просто купаемся и все такое.
У Гарреттов Трент появлялся, только чтобы захватить Лили, – как правило, по утрам. И всегда приезжал на машине, хотя там пешком было два шага.
– Привет, красотка, – приветствовал он ее обычно. – Здрасьте, мистер Гарретт. Миссис Гарретт, вы прекрасно выглядите!
[1] Марка фотоаппарата.
