Галантные дамы
Однажды случилось мне попасть в большую компанию придворных, которые разглядывали портрет двух дочерей некой великой королевы. Каждый из присутствующих высказывал свое мнение о том, на кого похожи принцессы: большинство склонялось к тому, что на мать; я же, будучи вернейшим подданным сей королевы, решительно заявил, что нахожу в них поразительное сходство с отцом и что коли они видели и знали бы его, как я, то, верно, согласились бы со мною. Сестра королевы горячо благодарила меня за сей отзыв и с тех пор обходилась со мною чрезвычайно милостиво, так что многие даже заподозрили в ее благосклонности любовную подоплеку, говоря, что, мол, нет дыма без огня; вот как угодил я ей своим заверением сходства дочерей с отцом. Отсюда вывод: ежели кто полюбит даму и дети будут его плоть и кровь, пускай смело, даже противу очевидного, объявляет, что они как две капли воды похожи на ее супруга, и дело в шляпе.
Правда, ничего нет худого и в заверениях, что ребенок именно похож на мать; так, один придворный, близкий мой приятель, рассказывал, что в беседе о двух дворянах, родных братьях, бывших в большой милости у короля, ответил на вопрос, с кем они более схожи, с матерью или отцом, следующим образом: «Один, холодного и флегматичного нрава, походит на отца, второй же пылкостью пошел в мать»; сим остроумным маневром он приписал характер другого брата матушке его, и впрямь отличавшейся горячим темпераментом, и как бы по справедливости воздал каждому из сыновей.
Есть и другой сорт рогоносцев, ставших таковыми из небрежения к женам своим; я знавал многих мужей, что, имея красивейших и достойнейших супруг, не уделяли им должного внимания, манкировали и не занимались ими как следует. Ясное дело, дамы эти, не обиженные ни знатностью, ни гордостью, ни изворотливым умом и оскорбленные таким обращением, платили мужьям той же монетою, и неудивительно: женщина пребывает в забросе у мужа, а тут, глядишь, подвернулся под руку пригожий воздыхатель, вспыхнула любовь с первого взгляда, вот и готово дело; верно же говорится в неаполитанской пословице: «Amor non vince con altro che con sdegno»[1].
Ибо когда женщина хороша собою, блистает умом и многими другими достоинствами, и притом видит, что муж пренебрегает ею, хотя она готова верно и преданно любить его до гробовой доски (притом что оно так и заповедано законами супружеской жизни), уж будьте уверены: коли она не вовсе покорная овца, то непременно отвернется от мужа и заведет себе сердечного дружка, дабы тот услаждал ее и доставлял все необходимые радости.
Я знавал двух придворных дам, из коих одна приходилась другой невесткою; первая вышла замуж за человека, бывшего в большом фаворе, весьма светского и любезного, который, однако, жестоко третировал ее ввиду скромного происхождения и в присутствии посторонних без всякого стеснения говорил и обращался с нею грубо, точно со служанкою. Бедняжка долго терпела такое обращение; наконец муж ее в чем‑то проштрафился и попал в немилость; тут‑то наша дама и воспользовалась удобным случаем и сполна вернула ему все презрение, коим он мучил ее во время о́но, а заодно с удовольствием украсила его рогами; невестка ее последовала тому же примеру: она была выдана замуж совсем девочкой, и муж не обращал на нее ровно никакого внимания и не любил, как должно; войдя в возраст и почувствовав силу своей красоты, она отплатила ему той же монетою и в отместку за прошлое небрежение наставила ему ветвистые рога.
В другое время довелось мне встречаться с одним знатным вельможею, который имел двух содержанок, одну из них – мавританку, для услаждения своих чувств и надобностей, жену же совсем забросил, тогда как она расстилалась пред ним и угождала, как только могла; он и не глядел в ее сторону, никогда не ласкал, и из сотни супружеских ночей бедняжке едва ли перепадали одна‑две. Что ж оставалось делать этой несчастной, как не подыскать себе чужую свободную постель и получить от ее хозяина то, чего лишали ее в собственном доме?!
Уж лучше бы сей муж поступил по примеру другого нашего знакомца, который в том же положении – иными словами, развлекаясь на стороне, – сказал жене, донимавшей его своей любовью, прямо и без обиняков: «Ищите‑ка себе утех в другом месте и делайте, с моего благословения, все, что вам заблагорассудится; предоставляю вам полную свободу, а вы предоставьте мне, и пусть каждый из нас живет как хочет; вы не мешайте услаждаться мне, а я не стану мешать вам». С тем они и разошлись как корабли в море, один направо, другой налево, не заботясь более друг о друге: то‑то пошла у них потеха да веселое житье!
Куда более нравится мне тот хворый, подагрический, бессильный старик, что сказал жене своей, красотке, которую уже не мог ублажать должным образом: «Знаю, милочка моя, что бессилие мое оскорбляет цветущий ваш возраст и что я должен быть мерзок вам; увы, не могу претендовать на пылкую любовь вашу, каковой достоин лишь здоровый и крепкий супруг. Вот почему решил я предоставить вам полную свободу заниматься любовью на стороне с кем‑нибудь другим, кто способен ублаготворить вас лучше меня; только постарайтесь выбрать человека скромного и скрытного, что не ославил и не опозорил бы нас с вами, да пускай он сделает вам парочку красивых деток, коих обязуюсь любить и воспитывать как своих собственных, дабы все кругом полагали их нашими законными отпрысками, тем более что я с виду еще достаточно крепок и не так стар для отца».
Судите сами, не приятно ли было молодой, красивой даме услышать сие любезное приглашение выпорхнуть на волю; она воспользовалась им столь охотно и усердно, что не успел супруг ее оглянуться, как в доме уже появились двое или трое прелестных детишек, к коим старый муж, иногда еще спавший с женою, питал истинно отцовские чувства, надеясь, что и его труды не пропали втуне; да и все окружающие полагали их законными его чадами; вот так‑то и муж и жена обрели счастье и благоденствие в своей семье.
А вот и другой разряд рогоносцев, ставших таковыми по женской сердобольности, ибо многие женщины полагают, что нет ничего более высокого, благородного и похвального, нежели доброта и милосердие, повелевающие оделять бедняков хоть частью достояния богачей, – иными словами, заливать огонь страсти, сжигающей сердца неутоленных любовников. «Что может быть милосерднее, – говорят эти дамы, – чем вернуть жизнь умирающему и облегчить страдания тем, кто гибнет от снедающей их любовной лихорадки?!» Верно выразился у Ариосто храбрый паладин, сеньор де Монтобан, согласившись с прекрасной Джиневрою, что смерти достойна та дама, которая обрекает на смерть от любви своего воздыхателя, а не та, что своим согласием дарует ему жизнь.
Разумеется, сие не относится к юным девицам; скорее, подобное милосердие пристало женщинам зрелым, чей кошелек, так сказать, уже развязан и широко открыт для щедрых воздаяний страждущим.
[1] «Любовь побеждает лишь на почве ненависти» (ит.).
