Галантные дамы
На вопрос, что они видели и отчего смеются, дамы отвечали, что видели резьбу на кубке и теперь ни за какие сокровища в мире не согласятся пить из него. Другие же говорили: «По моему разумению, здесь нет ничего худого, любоваться произведением искусства не грешно»; третьи заключали: «Доброе вино и в таком кубке доброе». Такие уверяли, будто им все равно, из чего пить, лишь бы утолить жажду. Некоторых дам упрекали в том, что они не закрывают глаза, когда пьют из него; ответ был таков: им, мол, хотелось воочию убедиться, что подали именно вино, а не яд или какое‑нибудь снадобье. У таких выспрашивали, от чего они получают большее удовольствие – от того, что пьют, или от того, что видят; дамы отвечали: «От всего». Одни восклицали: «Вот так чудища!» Другие: «Ну и шутки!» Третьи: «Ах, какие прелестные фигурки!» Четвертые: «Ох и точные же зеркала!» Пятые: «Уж верно, ювелир позабавился вволю, выделывая эдаких уродцев!» На что шестые добавляли: «А вы, монсеньор, забавляетесь еще более, купив сей прекрасный сосуд!» Иногда спрашивали у дам, не зудит ли у них внутри, когда они пьют из кубка; те отвечали, что не такой безделице разбудить в них любовный зуд; у других допытывались, не разогрело ли их сверх меры вино из такого кубка, заставив позабыть о зимней стуже; на это следовал ответ, что, напротив, вино их освежило. Осведомлялись также, какие из этих изображений дамы желали бы иметь у себя в постели; те возражали, что невозможно перенести их с кубка в другое место.
Короче сказать, кубок этот вызывал великое множество шуток, прибауток и острот, коими перебрасывались за столом кавалеры и дамы, забавляя себя и других, в том числе и меня, бывшего сей потехе свидетелем; но самое забавное, на мой взгляд, зрелище представляли невинные девицы либо притворявшиеся таковыми и впервые попавшие сюда дамы, которые сидели с постной миною и кислой усмешкою, строя из себя святош, как свойственно некоторым женщинам. Заметьте себе, что, даже умирай они от жажды, слуги не осмелились бы подать им вина в другом кубке или бокале. И пусть какие‑то из них клялись и божились, что ноги их больше не будет на таких пирах, однако все равно они являлись вновь и вновь, ибо принц был веселым и щедрым хозяином. Были такие дамы, которые в ответ на приглашение отвечали: «Я приду, но с условием, что меня не принудят пить из того кубка», однако за столом не выпускали его из рук. И наконец, все дамы привыкли и стали пить из него без малейшего стеснения; надо думать, они перепробовали и пустили в дело все, на нем увиденное, в свое время и в своем месте: согласитесь, что человек, наделенный воображением, должен все испробовать в жизни.
Вот какое действие оказывал сей знаменитый кубок. Остается лишь вообразить, о чем беседовали, как шумели и пересмеивались дамы в своей компании и о чем мечтали в одиночку, вспоминая кубок.
Я полагаю, что кубок сей весьма отличался от того, который Ронсар воспел в одной из первых своих од, посвященной ныне покойному королю Генриху; она начинается словами:
Берет старинный кубок в руки он.
Вином его радушно наполняет.
По чину воинам подносит сей ритон.
Пурпурное вино смеется и играет.
Что же касается кубка принца, то здесь не вино улыбалось людям, а люди – вину, ибо одни пили, смеясь, другие пили, восхищаясь; одни удовлетворялись, попивая, другие попивали, удовлетворясь; только не подумайте, будто я разумею под этим что‑либо худое.
Словом, кубок этот производил действие потрясающее, настолько выразительны были фигуры и образы, на нем запечатленные; по этому поводу вспоминается мне, как однажды несколько дам со своими кавалерами посетили замок графа Шато‑Вилен, иначе сеньора Аджасе, и вот, проходя по роскошно убранным покоям, увидали они развешанные в галерее великолепные, редкостные картины. На одной из них, едва ли не лучшей, представлено было множество нагих женщин в купальне, которые столь нежно и любовно ласкали и гладили друг дружку, столь пылко и вместе с тем целомудренно сплетались в объятиях, что воспламенили бы сердце и плоть даже самого сурового и стойкого из отшельников; вот отчего одна высокая дама, мне знакомая, погрузилась в созерцание сей картины и долго, неотрывно разглядывала ее, а после обернулась к своему кавалеру и, словно задыхаясь от любовной лихорадки, приказала: «Довольно мы здесь задержались, сядемте поскорее в карету и ко мне домой, ибо я не в силах совладать с нетерпением, надобно утолить сжигающую меня жажду!» И они тотчас отбыли, а приехав к даме, испили вместе тот животворный настой, который сладок без сахара и которым кавалер щедро попотчевал даму из своего сосуда.
Подобные картины и рисунки приносят нестойким душам куда большую пагубу, нежели это кажется; в той же галерее висела картина, изображающая Венеру обнаженную; она возлежит на ложе, глядя на сына своего, Купидона; на другой картине Марс обнимает Венеру, на третьей Леда ласкает лебедя. И там, и в других местах есть множество картин, куда более скромных и целомудренных, нежели гравюры Аретино, однако ж все они посвящены одному предмету, а именно близки к вышеописанному кубку, у коего есть хотя бы немалое преимущество перед другим, который Рено де Монтобан отыскал в замке, описанном Ариосто; на нем безжалостно высмеивались бедные мужья‑рогоносцы, тогда как наш всего лишь делал их таковыми, зато не выставлял напоказ ни обманутых супругов, ни их неверных жен.
В наше время никто уже не нуждается в подобных книгах или картинах, ибо нынешние мужья сами не промах и могут научить чему угодно.
Знавал я в Париже одного книгоиздателя‑венецианца по имени мессир Бернардо (он приходился родственником великому Альду Мануцию из Венеции): он держал лавку на улице Сен‑Жак и однажды в разговоре клятвенно заверил меня, что менее чем за год продал более полусотни двухтомников Аретино множеству женатых и холостых людей, мужчин и даже женщин, из коих назвал мне трех весьма знатных дам, чьи имена я здесь, конечно, не раскрою; они самолично купили эти книги в самых роскошных переплетах, взяв с хозяина клятву не выдавать их; однако мне он проговорился – более того, рассказал, что некая дама спросила у него такую точно книгу, какую видела она в руках одной из вышепомянутых особ; он отвечал ей: «Signora, si, e peggio»[1], и тотчас она, вынув деньги, закупила все до одного экземпляры по бешеной цене. Вот уж поистине сумасбродное любопытство, способное отправить мужа этой дамы в Корнето, близ Чивита‑Веккья.
Все эти позы и движения противны Богу; недаром же святой Иероним говорит: «Тот муж, что развратничает со своею женою, свершает грех прелюбодеяния». И поскольку о том же говорили многие видные богословы, я выражу сию мысль по‑латыни, тем более что сами они не пожелали перевести ее на французский: «Excessus canjugum fit quando uxor cognoscitur ante, retro stando, sedendo in latere, et mulier super virum»[2]; это созвучно с тем, что прочел я в одном старинном присловье:
In prato viridi monialem ludere vidi
[1] «Конечно, сударыня, есть и похуже» (ит.). Здесь и далее в сносках перевод редакции.
[2] «Супруги предаются разврату, когда муж познает жену свою стоя, повернув ее к себе лицом или спиной, когда проделывает это на боку или когда жена влезает на мужа» (лат.).
