Гамбит. Пешки ходят первыми

Адаму и правда стало интересно, думала ли Эванс, как сложилось бы ее жизнь, обернись все иначе. Вернее, если бы он не приложил руку к ее уходу из кримлаба в очередном приступе желания поиграть в бога. Жалела ли Эванс, что прокурор Рид указала ей на дверь; что не видела каждый день места преступлений, где обрывалась человеческая жизнь; что больше не была в шаге от того, чтобы расстаться со своей. Хотя кого Адам обманывал: он лишь искал себе оправдание, что поступил тогда правильно.

– Вопрос скорее в том, жалеете ли вы. Лично я разницы не заметила, – как показало время, риски для жизни сохранились и при смене Эванс места работы.

Никому и никогда не превзойти ее умения выворачивать смысл наизнанку. В последние годы Адам и не пытался. Кроме того, ее слова все чаще заставляли задумываться о правильности принятых решений. В этом он бы никогда не признался даже под присягой, но для себя почерпнул достаточно.

– Будем, – в протянутом скотче колыхались кубики льда. Края стаканов со звоном соприкоснулись. Взболтнув содержимое, кубики дрогнули и затихли.

– Будем, – Эванс лишь пригубила.

«Quick», – едва отпив, продолжала отсчитывать она в уме. Мысли не покидала тревога. Каждый последующий шаг мог стать поспешным и, как следствие, неверным. Контролировать мимику становилось сложнее, голос – почти невозможно. Ларссон пока что ничего не заметил: отпил скотча и выжидающе молчал. Повисшая вокруг тишина оказалась настолько пронзительной, что в ней слышался бег воды по трубам и отзвуки разговоров соседей.

– Лиам достал списки, – Ларссон запил внезапно возникшую в голосе хрипотцу и не решался начать разговор о матери Эванс, что в списках погибших не значилась. Пока что. Сама же Эванс не спрашивала о ее статусе, установленным следствием, чем развязывала Адаму руки не делиться соображениями.

– Не хотелось опять надевать траур, – поносив его в жизни достаточно, она задумалась сейчас о последнем, о чем, казалось бы, стоило: о внешнем виде, – в черном я выгляжу…

– Как Жнец, потерявший косу, – Адам не удержался от сравнения и залпом допил скотч.

От подкинутых памятью образов, пальцы на стекле непроизвольно сжались. Сердце ускорило сокращения, отдаваясь стуком в груди, а во рту почувствовался знакомый привкус пепла. Прогнав из головы наваждение и запив мерзкий землистый осадок, Адам протянул пустой стакан. Тонкие пальчики, едва скользнув по коже, забрали кусок стекла из ладони. От мимолетного касания руку обожгло холодом, ровно как губы льдом в скотче. Дежурство возле пожара в лечебнице не добавило Эванс тепла. Ее лицо стало выглядеть еще бледнее.

– Форман давал о себе знать? – он бросил пальто на спинку дивана рядом со злополучным лабораторным халатом, обозначив, что не собирается так быстро покидать ее квартиру, и намеки на позднее время абсолютно бесполезны.

– Нет, пока что, – Эванс очевидно уходила от ответа.

– Нам есть чего опасаться? – под «нами» Ларссон, конечно же, подразумевал в первую очередь себя.

– Можете не беспокоиться, – она не врала, но недоговаривала. Претензии Монстра носили личностный характер. Договора с Ларссоном они никак не касались. Потеря союзника в стратегически важной части города боссу не грозила.

– Все, что касается моих людей, отражается на мне… – Адам решил надавить. Форман знал имя киллера, как и Эванс. Ларссон рисковал потерять сразу обоих, но был согласен только на одного. Правда, еще не решил, на кого именно: на Костлявую, много лет не точившую косу, или на Монстра, готового избавиться от союзника при первой же угрозе.

– Ваших людей, – в ее вздохе снова все и одновременно ничего. – Я разберусь с Монстром. Это моя работа, – в голосе Эванс сквозило разочарование.

Мрачный Жнец был весь как на ладони, что само по себе становилось дурным предвестием. Под зеркальной гладью серых озер в ее глазах скрывались очень острые камни и очень голодные черти. Присмотрись, и возле нетронутой кромки воды ни скал, ни чертей не заметно, но Адам нутром чуял – они здесь. Голодны и злы. Притаились и ждут, когда ты сделаешь ошибку. Вмиг набросятся и утопят в мутной воде обманчивого спокойствия, утащат в глубокий омут псевдоправды и недолжи, вгрызаясь зубами из объективных фактов под необъективным мнением, и, разорвав в клочья, поднимутся к поверхности, поджидая следующую жертву, пришедшую на водопой.

– Если с тобой что‑случиться… – по тону Ларссон не определился: угроза или предостережение.

– Вы прекрасно справитесь без меня, – Эванс лишь усмехнулась, приподняв уголок ровных губ. Незаменимых нет. Для Ларссонов так уж точно.

– Нарываешься на комплимент? – присев на спинку дивана, он зацепил полу ее пальто двумя пальцами и подтянул Эванс к себе.

– Вам дурно? – после пары небольших шажков навстречу она приложила запястье к его лбу. Волны чужого тепла тут же окутали теплым бризом.

Впустить в личное пространство – подвиг для той, что никогда так не поступала. Лишь в порядке исключения, если точно знала, что в безопасности. Подойдя к огню слишком близко, рискуешь обжечься. Прежде она уже не раз обжигалась холодным пламенем, что источало токсичное море в смотревших на нее зеленых глазах. Но сейчас бояться следовало не его. Ларссон казался безобидным, вернее, хотел казаться именно таким, что было неважно. Главное, пока он здесь, Форману придется отложить выяснение отношений до лучших времен. Вот только наступят ли они – вопрос на миллион долларов.

– Глупо отрицать обратное, – этот низкий, пробирающий до самого нутра голос отдавался вибрацией в ребрах.

Два отрицания в одном предложении тревожный знак. Ларссону удавалось сохранять трезвость рассудка и вести здравые рассуждения, хотя его мыслям уже следовало утратить ясность.

– Напомните, подарить вам на Рождество медицинский справочник, мистер Ларссон, – бдительности терять не стоило. Не здесь, не сейчас и не с ним, какими бы глубинами не смотрело на нее токсичное зеленое море. От пронзительного взгляда ей померещилось, будто рядом кто‑то другой – кто видел ее насквозь, прямо как… Она тряхнула головой. Перед ней Адам Ларссон – редкого цинизма скотина – лишь копия Лиама с поправкой на возраст и предпочтения. Вернее, это Лиама стоило считать его копией.

– Мистер Ларссон, – хмыкнул он. Что греха таить – ее пренебрежительный тон заслужен. Адам надеялся все исправить со временем. Начать делать шаги навстречу никогда не поздно.

– Имя свое помните, это не деменция, – с дежурной шуткой про возраст она парой шагов пересекла уже больше половины себе дозволенного и оказалась очень близко. Хрупкая, открытая и человечная. Она стояла рядом и манила коснуться. Все в его голове кричало, что это иллюзия, ловушка, обман, но Адам лишь притягивал ее еще ближе.

– Опять не можешь вовремя промолчать, – не вопрос, а утверждение.

Не с его репутацией на что‑то рассчитывать. Впереди Адама уже шла слава, что на утро он и не вспоминал, с кем провел ночь, и путался в толпе уже побывавших в его постели. Старательно созданный образ падкого на женское обаяние сердцееда сделал Ларссона заложником и лишил возможности хоть на день отречься от этой личности. Адам Грегори Ларссон все же стал величиной. Довеском к статусу шло уже сформированное общественное мнение. Оспаривать – крик одного человека против сотни голосов. Оставалось только смириться и уйти, опровергая известные о нем факты. Вот только уходить почему‑то уже не хотелось.

– Только когда мне есть, что сказать, – теплые пальцы обожгли замерзшую кожу, когда его рука коснулась щеки. Эванс дернулась, но не отступила: прижалась к широкой ладони, неловко накрывая своей.