Гамбит. Пешки ходят первыми

Эванс выбежала по коридору в подсобное помещение, где хранилась база данных по Северному Нордэму. Быстро выдернув харды из системников и спрятав в сумку, она полила все водой и врубила дизель. Электроника заискрила от поданного в сеть напряжения. Две канистры с бензином, звонок в «911» с сообщением о пожаре. Готово. Подсобка быстро начала заполняться едким дымом, который пополз по зданию. Схватив трос с крюком, Эванс побежала к лестнице на крышу.

Пять минут в ритме танца. Сборы заняли больше, чем она рассчитывала. И уже пробегая последний лестничный пролет на крышу, она услышала топот внизу. Горящая подсобка служила маяком для постовых, уже спешивших сюда по ее душу. Заблокировав дверь снаружи, Эванс подбежала к краю крыши и встала на него, осмотрев путь отхода. Ей предстоял спуск в пару этажей на остатки старой пожарной лестницы, обрывки которой повисли вдоль стены и скоблили кирпич при сильном ветре. Для Эванс шаткая конструкция опасности не представляла и выдерживала ее вес на всех контрольных проверках. Арматура выводила на другую сторону дома в переулок, отгороженный от основной улицы высокой стеной. Ожидаемо, там Форман не догадался выставить дежурных.

В глубине души Эванс все же надеялась, что он не придет, и выторговывала Форману время перед оставшимся для него падением в бездну. Шествие нога в ногу рядом с ним все чаще казалось не самой удачной идеей. И снова сомнения о месте в этом безумном мире, нахлынули с донесшимся порывом ветра голосом:

– Мэймэй, – шарканье и стук трости тянули назад – на бренную землю, где все еще есть те, кто ей дороги. Те, на кого ей хоть как‑то не наплевать.

Он все же пришел. Сгорбленный силуэт проступал из проема выбитой двери на крышу. Прихрамывая и опираясь на трость, Форман прочерчивал ею траекторию движения. Последний из ее братьев – единственный не по крови лишился шанса на искупление, выстрелив в нее на крыше полицейского департамента. Это Эванс могла простить и списать на привычные приступы гнева, но второй раз этот номер с ней не пройдет. Доверие Джейсон утратит раз и навсегда.

– Мэймэй, пожалуйста, – он не приказывал, а просил. Просил остаться и не бросать его одного в ожидании смерти и ужасом грядущей расплаты. Вот только блестящий револьвер в его пока еще опущенной руке напомнил, чего будет стоить отказ.

– Что за дверью, Джейсон? – теперь Эванс точно знала ответ – ничего, но хотела услышать это еще и от Формана. – Что за той проклятой дверью? – ей стоило бы разозлиться на него за то, что смолчал, за годы ожидания в одиночестве, за сотни бессонных ночей и памятник над еще одной пустой могилой, но нет. Упавший крюк зацепился за край крыши возле ее ног.

В голосе была лишь привычная пустота и с нотками усталости и разочарования. Можно ли разочароваться тому, кто ни во что уже не верил? Наверное. Когда казалось, что падать ниже уже некуда, стук снизу очень удивлял. Даже ту, что видела все стадии личностной деградации. В каждом Эванс пыталась найти хорошее: в Лиаме корявое подобие заботы, в Адаме – стремление и целеустремленность, в Крисе – идиотский подростковый оптимизм, а в нем… В Джейсоне она больше не видела ничего. Ничего, кроме трусости, граничившей с банальной истерией и желанием спасти свою шкуру ценой жизни другого. Крыса – иного слова она не могла подобрать. Форман не мог сбежать с корабля, значит, скорее всего, он потопит его вместе с собой. При таком раскладе ей больше нечего делать рядом, и помочь ему тоже не чем.

– Мэймэй, прошу тебя, – настаивал Форман, почти задыхаясь от быстрого поднятия и ветра, гулявшего по крыше. – Спустись, и мы поговорим, – медленно ковыляя, он приближался к ней, чернея в тяжелом пальто на фоне неоновых вывесок. – Я все тебе расскажу, спускайся, – звал, будто ребенка, уговаривал, словно мог дать ей что‑то взамен, кроме нелепого знака Инь‑Янь, охваченного черным пламенем, в память о его появлении; просил, как просят орган у умирающего; торговался, набивая себе цену.

Ни в этом ли ирония. Монстр никогда не торговался прежде: рубил с плеча, не думая о последствиях, закатывал истерии, капризничал по поводу и без, да так, что Ларссон казался образцом филантропии. Порешить всех и вся, а там по обстановке. Это было его девизом, его кредо, но только до момента, пока обстановка не накалилась. И вот сейчас он внял голосу разума, так почему бы не услышать, что он скажет?

– Он знал, Джейсон? – ее слова улетели с порывом ветра, чуть не сбившего Формана с ног. – Джером знал, что Атлас остался там – внизу? – вспоминая первого, павшего в вендетте Атласа, ей следовало бы заплакать, но слез не было. Их попросту не осталось.

Незатуманенный чувствами разум вновь четко анализировал факты, мысли стали кристально ясными, а желание разреветься и сдохнуть развеялось без следа. Боль и слезы ушли вместе с Джеромом Мастерсом, оставшемся лежать на асфальте в луже собственной крови. У нее осталось только сожаление.

– Он знал, что ты бросил Атласа умирать? – перекрикивая очередной порыв, задала она тот самый вопрос, от которого Форман замер на месте.

– Узнал, перед тем как его не стало, – что много лет оставалось домыслами подтвердилось. – И сказал мне об этом в день своей смерти, – голос Формана и его шаги были все ближе.

– И поэтому он мертв, да? Ты не смог отпустить нас и избавился от него? – после ее вопроса шарканье и стук трости опять прекратились. Значит, Форман подошел достаточно близко, чтобы не промазать в этот раз.

– Что ты такое… Я бы никогда! Мэймэй, спустись немедленно! – приказал он.

Вот теперь с ней говорил настоящий Монстр, а не его жалкое плаксивое подобие, запуганное не такой уж и тенью из прошлого. Но и она уже не та девочка, хватавшаяся за него, как за единственного близкого друга. Долг жизни больше ее не тяготит. Он выплачен, когда Эванс спасла Формана из огня, как он когда‑то вытащил ее из морской пучины. И вот он показал свое лицо – истинную личину Монстра. Он потерял не только приставку Куки и дреды в огне. Пламя спалило остатки его храбрости и превратило в это – то, чем он стал теперь.

– Как ты можешь спать по ночам, Форман? – только и смогла она выдать, впервые за долгие годы назвав его так. – Как ты спишь, зная, что натворил? – разочарование из семи букв для нее теперь всегда будет «Джейсон».

– Херово! – сорвался он и развел руками с зажатыми в них револьвером и тростью в стороны. – Я знаю, что наложал, но я не убивал Джерома, клянусь тебе! Это все Атлас. Это он! Разве ты не видишь, что он делает?

Эванс, что называется, смотрела и видела. На этот раз по‑настоящему, а не слепо доверяя. Форман опять устраивал аукцион, но при этом сам пришел сюда с определенной целью – убрать свидетеля, чего даже не скрывал.

– Ты выпустил его. Ты выпустил Северный Ветер из катакомб, – правда, истина, от которой не спрятаться, заставила Формана отступить, а Эванс не отступала. – Он придет за тобой. Он уже здесь, и никому от него не спрятаться. Идет Северный Ветер, и все это твоя вина.

Бледное лицо Монстра исказила гримасой ужаса. Специально или нет, но он виновен, что Джерома больше нет с ними. С ней. К становлению Эванс как 小姐 Костлявой Форман лично приложил руку. Монстр сжал зубы от злости и пальцы на револьвере. Убей он ее сейчас, и правды будет похоронена вместе с ней. Когда‑нибудь, через годы кто‑то докопается до истины, вот только свидетелей тому уже не будет. Мертвецы как правило не болтают.

Дрожащей рукой Форман нацелил револьвер в ее сторону и с трудом удерживал руку, сносимую порывами ветра. Ожидаемый для нее исход, глупый для него финал. Ему следовало сделать это раньше, намного раньше. Оставить ее там – на брусчатке, рядом с телом Джерома под пулями, но с возрастом мы все становимся сентиментальными. В случае Джейсона, еще и трусами.