Город
Только сейчас он обратил внимание на своих конвоиров. Его держали двое ничем не примечательных мужчин – оба коротко стриженые, в бедной простой одежде. Лица были так скучны, что в полутемной комнате казались одинаковыми.
– Куда меня везут? – шепотом спросил Мик.
Они, кажется, даже не услышали.
– Заберите мои вещи! – попытавшись упереться, отчаянно крикнул Мик. Но ни старик, ни жещина даже не обернулись. А конвоиры просто подхватили его под руки и понесли.
Зеленая девочка оставалась здесь, в страшной комнатке с кровавым тряпьем.
Прямо к дверям дома был пригнан грузовой фургон. Мика забросили внутрь, затем залезли мужчины и уселись у дверей, прямо на грязный пол. Женщина в красном, улыбаясь, закрыла створки. И наступила а бсолютная темнота.
Лязгнула передняя дверь, захрипел старенький мотор, и они поехали.
В фургоне было так жарко и душно , что черный воздух приходилось с усилием захватывать ртом. И еще сильно трясло, а ухватиться было не за что.
Конвоиры как будто исчезли. В фургоне совершенно ничего не было видно, а они не издавали ни звука. Мик слышал гуденье клаксонов на улицах, приглушенные голоса гуляющих людей, лай собак… А конвоиры даже не дышали. И не ругались, когда фургон потряхивало, и даже звука ударов – в тот момент, когда автомобиль подпрыгивал на какой‑нибудь колдобине – с их стороны кузова не раздавалось.
Мик подумал, что и сам сейчас также растворится в бесконечной темноте. Потом створки фургона откроются – а внутри никого, только следы на пыльном полу. Или даже следов не будет.
Когда фургон остановился на очередном перекрестке, Мик вскочил и принялся из‑за всех сил лупить по жестяной стене.
Мгновение – и кто‑то сильно дернул его за ногу, и Мик со всего размаху упал об пол.
– Тихо, – спокойно сказал мужчина.
Мик, не отвечая, отполз в сторону. «Значит, вы всё‑таки есть» – с некоторым удовлетворением отметил он. Знание это, пожалуй, стоило пары шишек.
Через какое‑то время фургон остановился. Затем начал сдавать назад. Приехали.
Снова хлопнула передняя дверца, послышались невнятные голоса и смех.
Створки фургона распахнулись и кузов залил пыльный солнечный свет в узорных тенях листьев.
Мик встал, инстинктивно сжав кулаки и гляди на похитителей. Теперь их было пятеро: двое перепачкавшихся в фургоне конвоиров, лысый старик с бородой, улыбающаяся женщина в красном платье и маленький человечек с большой старинной камерой на плече. На глазах у него были круглые прозрачные очки; они отблескивали, и глаза прятались за металлическим сверканием.
Камера стрекотала, человечек вертел какую‑то ручку – снимал фургон и Мика внутри. Из‑за этого стрекота и невидимых глаз он походил на робота.
–Вылезай, – весело сказала женщина.
Конвоиры синхронно двинулись к Мику. Тот сделал обманное движение вправо (краем глаза успел заметить неловкое движение мужчин – купились!) , и тут же стремительно бросился влево и вперед. Он уже вылетал в стремительном прыжке из фургона (оператор, присев, развернул объектив прямо на него), как сзади налетел один из конвоиров и они вдвоем упали на землю. Прямо у ног женщины в красном.
Мужчина слез с Мика, затем поднял его.
Последовала пауза.
Они стояли в залитом жарким солнцем дворе заброшенного дома. В низкой пожухлой траве валялись осколки кирпичей и стекла, обрывки газет. Пели цикады.
– Какой упорный, – наконец сказала женщина, глядя в бледное, исцарпанное и перепачканное лицо Мика, – Как волчонок…
И быстро провела пальцем сверху вниз по его губам, так что они звучно шлёпнулись друг о друга. Мик даже не дернулся и не попытался укусить – слишком это было неожиданно. И еще он устал и отчаялся. Последняя попытка сбежать дорого далась.
Оператор бесстрастно снял и эту сцену. Теперь он стоял спиной к солнцу, но стекла все равно скрывали глаза – сверкали, как крохотные лужицы ртути.
Старик коротко и хрипло кашльнул, и тут же все, как по сигналу, двинулись в дом.
Внутри было светло – в огромные просветы окон и обвалившиеся перекрытия заглядывало солнце. Пахло пылью, разбитыми кирпичами, чуть‑чуть – крапивой.
Опасных запахов Мик не почуял, и это его приободрило.
Они поднимались по лестнице без перил. Впереди, сгорбившись, шёл старик. За ним, между двумя конвоирами, Мик. Слева от них, боком, так что камера фокусировалась на лице Мика, шёл оператор. При каждом шаге его ступни оказывались наполовину на лестнице, наполовину – на пустоте. Под ноги он при этом не глядел, сосредоточившись на камере и Мике.
Сзади бодро цокала каблуками женщина в красном.
Поднявшись на третий этаж, они вышли в коридор. Здесь было уже темнее. Из распахнутых квартир печально выглядывал брошенный хлам: игрушки, разодранные книги, одежда. В одной из комнат на полу валялась фотография под треснувшим стеклом – три смутно различимые темные фигуры.
Наконец они остановились перед единственной запертой дверью. Мик заметил, что щели по краям и замочная скважина заложены черным полиэтиленом.
Вот теперь ему стало по‑настоящему страшно. Глубокий, тяжелый холод схватил сердце и расползся по телу.
Старик покопался в замке и дверь открылась – в абсолютную, густую, как черная краска, темноту. Старик исчез в ней, а через какое‑то время щелкнул выключатель, зажужжала флуоресцентная лампа и Мик увидел комнату.
Она была маленькая, чистая. В центре стояла большая железная кровать, застеленная клетчатым одеялом. Над кроватью окно, плотно заложенное досками. На них был грубый рисунок красными и белыми мелками. Что‑то вроде короны или венца. Вдоль стен валялись катушки с пленкой.
Когда его попытались втолкнуть в комнату, Мик яростно сопротивлялся. Бился, как угорь, упирался ногами о косяк, дважды, извернувшись, сумел укусить конвоира. Удерживали его только двое мужчин: стоявший у кровати оператор снимал всё происходящее, бесстрастно посверкивая очками, старик молча ждал, а женщина хихикала.
Наконец мужчинам удалось втащить его в комнату и уложить на кровать: один сел Мику на ноги, второй на грудь. За всю схватку никто не произнес ни слова – только женщина в красном вполголоса смеялась.
Теперь она подошла к нему с двумя таблетками на ладони: белой, большой и шершавой, и маленькой красной.
– Будешь пить?
Мик не ответил.
