И солнце взойдет. Возрождение

– Всё меняется, доктор Роше. Я пошёл на уступки для Энгтан один раз, потому что мне, в общем‑то, было глубоко всё равно, сколько трофеев она собралась разменять в этом году. К тому же, на первый взгляд, вам доставался джекпот. Но потом игра пошла по непредсказуемым правилам. Главный врач, который использует буллинг в качестве приручения сотрудников…

– Вам известно даже это?! – прошептала Рене, чем заслужила взгляд свысока.

– Похоже, мне действительно стоило выдать инструкцию. – Филдс откашлялся, словно хотел скрыть смешок, но потом неожиданно посерьёзнел. – Скажу откровенно, ваше будущее мало меня интересует. По‑моему, вам не хватает настойчивости, уверенности, гонора и капли жестокости, чтобы стать чем‑то по‑настоящему достойным внимания. Но поскольку главный герой здесь вовсе не я, то и не мне писать пьесу. И всё же у меня будет к вам просьба.

– Какая? – тихо спросила Рене, не зная, то ли поражаться столь низкой оценке своих способностей, то ли быть польщённой, что до обращения к ней за помощью снизошёл сам Филдс. А он тем временем застегнул верхнюю пуговицу янтарного пальто и горько поджал губы.

– Заставьте его слезть с таблеток, – устало проговорил этот высокий старик, который вдруг нацепил на себя все свои годы. – Любой ценой. Обещайте или убеждайте в чём хотите, лгите что хотите, но он должен понять: травма вылечена, а прошлое осталось в прошлом. Нельзя постоянно заниматься самоистязанием, думая, что причины до сих пор ведут к несвершившейся мести. Будто где‑то ещё есть незакрытые счета или причины для расплаты. Нет. Всё закончилось. В живых никого не осталось. А потому пришла пора окончательно уяснить, что проблемы головы Колина исключительно в голове самого Колина. Понимаете?

Рене открыла рот, но немедленно захлопнула, когда почувствовала предательское дрожание губ. Заметил его и Филдс, который лишь расстроенно усмехнулся и покачал головой.

– Господи…

– Вы знаете часть правды. Думаю, ещё один кусочек не повредит. – Он пожал плечами. – Так вы обещаете?

Он задал вопрос с таким нажимом, что ничего не оставалось, как честно ответить:

– Да.

Потому что она действительно этого хотела. Была готова стереть до крови язык, истоптать до мозолей колени, сорвать голос в попытке докричаться до Тони. Или его следовало звать Колином? В общем, до человека, которого Филдс спокойно называл по старому имени, кажется, зная о нём слишком многое. Гораздо больше, чем она сама. И внезапно Рене почувствовала себя настолько запутавшейся, словно её выбросили в бурное море с тоненьким плотом из веры в людей. Отвратительное чувство. Вокруг постоянно происходили чудные события, сводились какие‑то счёты, затевались странные игры, а она плыла по течению без шанса вмешаться. И никто, ни одна живая душа не желала протянуть ей руку и помочь выбраться. Даже Филдс. Даже сам Энтони. И как же от этого было паршиво!

А потому, движимая горечью от такого пренебрежения к своим чувствам, Рене вскинула голову, чтобы попросить дать хоть немного правды, но с удивлением обнаружила, что коридор опустел. Здесь было тихо и совершенно безлюдно. Какой сюр! Её снова бросили с кусочком мозаики и Джомолунгмой вопросов. Держи, милая! Радуйся! Поиграй, ведь ты ещё глупый ребёнок!

Рене всхлипнула, вытерла нос рукавом, а потом сердито смахнула рукой выбившееся из куртки пёрышко. На глаза опять навернулись дурацкие слёзы. Во всём виновата усталость. Да‑да. Однако и Рене Роше – не таблетка от всех бед на земле.

Голова устало опустилась на холодную отштукатуренную стену. Стоило бы встать и проверить аудиторию, узнать, ушёл ли Тони, но сил не осталось. К тому же что она ему скажет? Опять начнутся упрёки и поучения. Она фыркнула, поджала колени к груди и поплотнее закуталась в свитер. Идти никуда не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Даже итог слушаний теперь казался незначительной мелочью. Рене не знала, задремала ли снова, но в какой‑то момент резко дёрнулась. Сначала она не поняла, что её напугало. Где‑то хлопнула дверь? Или закрылось окно? Однако в тишине пустого здания раздались шаги, а потом в ярко освещённом проёме аудитории показалась знакомая долговязая фигура. Она едва заметно качнулась, но успела ухватиться за стену. И только в этот момент Рене почувствовала, как стало легче дышать.

Итак, поле боя Энтони покинул последним. Выключив за собой свет, он тяжело шагнул в сумрачный коридор и вдруг остановился, словно не представлял, куда идти. О, наверное, оно так и было. Вряд ли Ланг бывал здесь так часто, чтобы выучить переплетение лестниц в новом корпусе. Но в следующий момент он потёр рукой лоб, вновь пошатнулся, и Рене пришлось зажать рукой рот, чтобы не выдать себя отчаянным всхлипом. В голове лопнул фейерверк чужой боли.

– Насколько я понимаю, это не Монреаль, – едва слышно проговорил он и повернулся.

В несколько шаркающих шагов Ланг добрался до нужной стены, а потом тяжело опустился на скамью, отчего в мозгу взорвалась парочка боезарядов. И Рене не знала, как сумела сдержаться. Каким удивительным чудом задавила совершенно безотчётный порыв дёрнуться и помочь, схватить под локоть, обнять за талию… Этого Тони не простил бы даже ей. А потому Рене лишь развернулась к нему и с ногами забралась на сиденье, не заметив, как на пол полетели пальто и куртка. Руки сами потянулись вперёд, но Рене вдруг одёрнула себя. «Проблемы головы Колина исключительно в голове самого Колина», – вспыхнул в памяти голос, от которого опять нахлынула растерянность. Что это значит? Ей не следовало помогать? Вдруг тем самым она сделает только хуже? Ох, раньше с Энтони было непросто, но хотя бы понятно, а теперь сложно и, похоже, совсем непонятно.

– Нет, – прошептала наконец Рене, – это всё ещё Квебек.

– М‑м‑м, – донеслось бормотание, и её без того измотанное сердце не выдержало.

Рене торопливо подползла к безвольно привалившемуся к стене телу, робко коснулась плеча и поймала измученный взгляд из‑под полуприкрытых век.

– Позволишь? – спросила она почти беззвучно, но Энтони уловил и, кажется, удивился.

– Ты спрашиваешь у меня разрешение? – с трудом проговорил Ланг, а потом болезненно усмехнулся. – Глупая…

– Я просто не знаю, могу ли теперь, – пробормотала она. Выждав ещё пару секунд, пока накатывала очередная волна боли, Рене аккуратно обхватила его голову ладонью и чуть приподняла от шершавой стены. Бережно коснувшись привычно взлохмаченных тёмных волос, прошептала: – Имею ли право. Позволишь ли. Захочу ли сама. Всё так изменилось…

Рене прервалась, но затем упрямо тряхнула головой и встала на колени за спиной Тони. Она наверняка несла самый настоящий подростковый бред, но заниматься самобичеванием из‑за сказанного было некогда. Тяжёлый затылок ткнулся в грудину, отчего из лёгких выбило воздух, и Рене сильнее стиснула зубы. Сегодня мигрень Энтони разыгралась как никогда. Осторожно кашлянув, Рене упёрлась основанием ладоней в район височных костей и уже прикрыла глаза, намереваясь привычно скользнуть к основанию черепа, однако в этот миг почувствовала прикосновение. В её левую руку вцепились так, словно та оставалась последней опорой. Сжав холодные пальцы, Энтони слегка повернул голову.

– Изменилось? Ты действительно так считаешь? – спросил он, а потом неожиданно расхохотался, отчего у Рене перед глазами вспыхнули пятна. Руки сами впились в горячую кожу, Тони вздрогнул и смех оборвался. Наконец он отпустил уже побелевшие пальцы и едва слышно пробормотал: – Дерьмо. А ведь, похоже, именно так.