Игра по-крупному
– Так, да не совсем так.
– А почему нам не доказать, как все это было на самом деле?
Яков Ефимович вздохнул и протер очки мятым платком.
– А кто сказал, что мы не будем бороться? Я вам такое говорил? Не говорил… – Он высморкался и убрал платок в карман. – Нельзя, молодой человек, ставить диагноз, не видя больного. Лучше переговорите пока с вашим приятелем – у него, как я понимаю, положение тоже не ахти какое. Если мы докажем, что он сидел на переднем сиденье и был в доску пьян, то кто поверит его показаниям?
– Его тоже могут посадить?
– А почему нет?..
Славик выслушал Фирсова угрюмо, но не перебивая. Фирсов знал, что по институту ходили слухи, будто он не захотел оставить у себя выпившего Славика, повез его к жене домой, не справился с управлением, сбил женщину, покалечил машину и теперь пытается представить Славика виновником всех своих бед. Откуда пошли такие слухи, можно было только догадываться. Последнее время Фирсов и Мохов ходили в столовую порознь.
– Старик, у меня нет таких денег… – Они стояли на лестнице лабораторного корпуса, мимо ходили люди, и Славик говорил чуть громче, чем хотелось бы Игорю. – Ты же знаешь, я еще за машину не рассчитался. Теперь ремонт предстоит… – Он пожал плечами. – Не знаю, чем тебе помочь…
– А себе помочь не хочешь? Смотри, потом будет поздно…
– Не надо брать меня на испуг…
– Значит, "нет"?
– Опять двадцать пять, – устало сказал Славик. – Ну ты даешь…
– Хорошо, Славик, спасибо тебе за все. – Он протянул руку, и Мохов машинально пожал ее. – Ты настоящий друг. Спасибо. Всего доброго!.. – И стал не спеша подниматься по лестнице, не видя и не слыша спускающихся ему навстречу людей.
Потом выписалась из больницы Еникеева, следствие закончилось, и Яков Ефимович, который, поплевывая на пальцы, пролистал все страницы дела и выписал в блокнотик каверзные места, озабоченно поцыкал зубом: "Да, второй фигурант – не промах. На листе восьмом свидетельские показания некоего Петрова, который видел из окна своей квартиры момент происшествия и утверждает, что мужчина в темной куртке выскочил из машины через заднюю дверцу и побежал к телефону‑автомату. А на десятом листе показания соседки Мохова по лестнице, с которой он поднимался в лифте и которая утверждает, что Мохов, как ей показалось, был абсолютно трезв, но взволнован. С его слов она узнала, что совершен наезд на женщину и Мохов спешит домой, чтобы вызвать "скорую", так как из автомата не дозвониться…"
– А схема? – спросил Игорь, покусывая ноготь. – Что на схеме?..
– Поворот вправо по дуге длиной одиннадцать метров, тормозной путь – шесть с половиной метров до наезда. Так под колеса не бросаются…
– Н‑да, – сказал Игорь и отошел к окну; к тому самому, в которое он смотрел месяц назад, когда Славик садился в машину отца. – Н‑да…
Вошел следователь и с улыбкой кивнул адвокату. – Ну что, все в порядке? Протестов писать не будем? – Он улыбнулся и Игорю. – Вы обвинительное заключение прочитали? Свое мнение написали?
– Написал, что не согласен, – сказал Игорь и отвернулся. Его поразило, с какой обыденностью и легкостью решается его судьба. "Это не следователь, а шельмец какой‑то, – думал он, глядя на расторопного мужчину в звании капитана. – Раз‑два и готово. Свидетели, показания, обвинение… Ну ничего, еще не вечер. Впереди суд, и там разберутся…"
– Ну и отлично, – следователь взял со стола картонную папку с фиолетовым номером на обложке, полистал ее, удовлетворенно кивнул и сунул в стол. – Дня через три дело будет в суде. Звоните в канцелярию, узнавайте. Яков Ефимович остался в комнате, а Фирсов вышел. "Чепуха какая‑то, – думал он, прохаживаясь вдоль серого здания милиции и поглядывая на выстроенные в ряд "Волги" и "козелки" с мигалками на крыше. В одной машине хохотали три милиционера и парень в штатском. Через приоткрытое окошко до Игоря доносилось слова: "Я ей говорю – куда же вы, гражданочка? А кто будет пол мыть? Вот и трусики ваши. Ха‑ха‑ха!" И адвокат какой‑то мямля – другой бы написал протест прокурору и отправил дело на доследование. Чушь, собачья чушь…"
Яков Ефимович сбежал по ступенькам, нашел глазами Игоря и мотнул головой в сторону троллейбусной остановки. ''Идемте. – Он переложил портфель в другую руку и взял Игоря под локоть. – Поговорить надо…"
Разговор вышел туманный, с множеством недомолвок и оговорок, и Фирсов понял одно – вину Мохова теперь не доказать, и вся надежда только на суд, где у Якова Ефимовича есть старинный приятель, который при известных обстоятельствах, возможно, возьмется помочь ему смягчить приговор до минимального.
– Это сколько? – спросил Фирсов.
– Год‑полтора, – негромко сказал Яков Ефимович.
Они уже сидели на пустой скамейке, и адвокат беспрестанно барабанил пальцами по портфелю.
– А сколько мне добавят, если на суде я двину Мохову в ухо? – Фирсов старался говорить небрежно.
– Ну что вы, ей богу, как мальчишка, – досадливо поморщился Яков Ефимович. – Запомните: никогда не следует сердить суд и следствие. Вы же солидный человек, к чему это ребячество…
– Ну все‑таки?.. – весело настаивал Игорь. – Должен же я получить сатисфакцию…
– Оставьте эту дурь, – махнул рукой адвокат. – Если бы мне не рекомендовали вашего тестя как человека порядочнейшего и надежного… К чему вам эти жесты? Получите условно – стройки народного хозяйства. Будете жить в общежитии, на выходные приезжать домой… Там, глядишь, какая‑нибудь амнистия подоспеет, сбросят треть от оставшегося…
Разговор напоминал Фирсову необременительную игру в шахматы или карты, где проигрыш невелик, и главное – не подать виду, что ты им огорчаешься.
– А что, оправдать меня нельзя?
– Ну что вы – исключено. Оправдательные приговоры у нас не выносятся. Может быть, раз в сто лет один и случается… К тому же криминал в ваших действиях налицо: автомобилем управляли вы и наезд совершили тоже вы. Вы же в этом сами признались. А что до помехи со стороны пассажира – Мохов в нашем случае де‑юре владелец машины, но де‑факто пассажир, – то помеха с его стороны не подтверждена в ходе следствия…
– Ясно, – сказал Игорь и стал подниматься, поражаясь собственной невозмутимости. – Вы на троллейбус?
– Да, мне до метро.
– Я вам позвоню.
– Нет, звонить не надо. Лучше поймайте меня в консультации. Время у нас еще есть.