Игра по-крупному

Инспектор по трудоустройству, вызвав Фирсова для разговора, сказала, что обещать ничего не может, но попробует подыскать ему место поближе. За ее спиной висела карта СССР, густо осыпанная красными флажками. Флажки, как догадался Фирсов, символизировали стройки, на которых уже трудились условники. Близ Ленинграда прилепилось три или четыре флажка.

– С вашей статьей могут оставить и в области, – сказала женщина, листая паспорт Фирсова. – Женаты, малолетний ребенок…

– А от кого это конкретно зависит?

– За направлениями езжу я… – Она стала приклеивать фотографии и заполнять личное дело Фирсова. – Посмотрим…

– Вы уж посмотрите, пожалуйста, – попросил Игорь. – Я в долгу не останусь.

Женщина взглянула на него изучающе, Фирсов улыбнулся, как мог, и она покачал головой: "Шустер…"

– Приходится, – пожал плечами Игорь. – Был простой советский человек, а теперь преступник…

– Ладно, преступник, – женщина сунула недописанное дело в стол, поднялась и одернула китель, – пошли катать пальчики, а то там на обед уйдут… – И повела его полутемными коридорами и лестницами на первый этаж. Выйдя из милиции, Фирсов брезгливо посмотрел на свои измазанные черной краской пальцы. Они болели – лейтенант, который и в самом деле катал их, прижимая к бланкам, явно переусердствовал. Фирсов стиснул кулаки и пошел домой. Инспектор сказала, что позвонит ему на следующей неделе…

Джексон объявился внезапно, сказал, что он все знает и понимает и помочь устроить Игоря на ближнюю "химию" нет проблем, надо только сводить в кабак одного человека из Большого дома.

– Тебе надо было сразу ко мне, а ты где‑то ходишь! Сделаем в лучшем виде! Может, даже в Ленинграде останешься, у них есть в Лесном "спецуха" на базе РСУ Я же не зря в этой системе горбатился! Ты разве не знал?.. – Джексон стал рассказывать, как после института попал по распределению в лабораторию научной организации труда при колонии общего режима и провел там три года, играя в "балду", крестики‑нолики и отсыпаясь на стеллажах, заваленных бумагами. Настя смотрела ему в рот и наливала клюквенный морс на запивку. – Не боись, все сделаем. Будешь, как у Христа за пазухой. Сегодня же позвоню Мишутке, и он устроит… Слушай, пойдем завтра в баню! Там и поговорим. Настя, ты отпустишь своего мужа в баню?.. Настя сказала, что отпустит.

Кабаки, разъезды на такси и бани с коньяками обошлась Фирсову в триста рублей с копейками. Настя безропотно выдавала мужу деньги из занятых у родителей и интересовалась результатами переговоров.

– Тот, который в очках, – ну помнишь, я тебе рассказывал? – должен сегодня переговорить с одним мужиком из управления. – Фирсов жадно пил воду и лез под душ. – А тот уже скажет, куда и чего…

Джексон звонил с утра и звал пить пиво в "Жигули". Там уже маялись участники вчерашнего разговора. Настя хмурилась и просила не напиваться. "Твой Джексон как пиявка, – ворчала она на кухне. – Что он от тебя хочет?.. Назвал бы сразу сумму. Ведь время идет, в любой момент могут вызвать…"

Сумму назвал не Джексон, а серьезный дядечка в очках, с которым Фирсов встретился под вечер на Дворцовой площади. "Все ясно, – кивнул он, выслушав Игоря. – Мне говорили. Поможем. Спецкомендатура в двадцати минутах езды от Ленинграда… Устроит?"

– Да, – кивнул Игорь. – Вполне. Чем я, так сказать, буду обязан?..

– Пятьсот.

– Хорошо… – не сразу ответил Игорь. – И что мне надо делать?

– Во‑первых, ждать. Во‑вторых, держать язык за зубами. Все ясно? Я вас найду… – И он степенно пошел к дверям с надписью: "Отдел юстиции".

Триста рублей на Джексона и пятьсот солидному дядечке – восемьсот. Двести ушло в кассы юридических консультаций. Тысяча. Плюс две тысячи в суде. Итого, три тысячи. "Три тысячи двадцать восемь рублей", как записал Фирсов в свой блокнотик.

Так все и было.

 

…Фирсов достал из кладовки чертежную доску, протер ее, приладил к ней кульмановскую систему, лежавшую отдельно в цветастой наволочке, заточил карандаши и наколол лист ватмана…

За ночь он сделал восемь плакатов. Сто рублей.

– Господи, – сказала Настя, – и никакой рассады не надо!

– Это эпизод, – зевнул Игорь. – Мелкий оборотный капитал. На карманные расходы…

 

На следующей неделе Маринка прислала ему еще двух дипломников, и Фирсов, получив от них деньги, купил за семьдесят рублей рулон полиэтиленовой пленки и две пачки удобрений. Покупка состоялась в магазине "Товары для огородников", и Фирсов, выбравшись из очереди, тут же, на Марата, поймал такси.

– На Васильевский, – устроившись на заднем сиденье и положив рулон на колени, сказал Фирсов. – Но с заездом в "Елисей".

Машина рванулась, словно ее долго держали, накапливая в ней злость, и Фирсов ухватился за ручку над окном. Давно он не ездил в такси. Около года. Автобус, электричка, метро. Метро, электричка, автобус. Садишься в метро – новостройки. Проскочишь город под землей, выйдешь – опять новостройки.

– В магазин надолго? – таксист быстро взглянул в зеркальце на Игоря. – Я тороплюсь.

Парень подводил базу под чаевые, прием старый – "тороплюсь", "сменщику обещал", "в парк надо пораньше, собрание", "пообедать хотел", но Фирсов с законной увольнительной и сотней в кармане чувствовал себя уверенно.

– Все торопятся. – Он смотрел на скуластое, с узкими усиками лицо водителя; молодой, не терпится разбогатеть, отсюда и спешка, нервный блеск в глазах. Фирсов глянул на визитку парня, забранную оргстеклом. – Ты, Рустам Садыкович, заезжай по Малой Садовой – знаешь, где такая? – и остановись у двора магазина, я покажу. И пока я хожу, развернись, потому что на Невский выезда нет.