Или кормить акул, или быть акулой
– Он позволил мне переехать.
– Алелай, – сокрушенно протянул дядя. – Саид, скажи на милость, что тебя тут не устроило?..
– Нет, дело не в том, что меня что‑то не устроило!..
– …может, тебя тут морили голодом? Или загружали работой? Или палками тебя тут били?
– Нет…
– Может, мы тебя тут гоняли по всему городу по своим делам?
– Ваша…
– Наверное, мы тебя игнорировали и носом от тебя воротили?
– Ваша! – прикрикнул я. – Зачем ты это все говоришь? Я начинаю злиться.
– Злиться начинаешь? А мне каково? Я думал, тебе все нравится, что мы тебя окружили заботой…
– Ты меня слушаешь? Я сказал, что я чем‑то недоволен?
Меня ужасно разозлила его реакция. Он так драматизировал, боясь лишь исключительно за то, что о нем кто‑то может сказать, что он негостеприимный хозяин. Тем не менее, я держал себя в руках, хоть и мечтал об одном – ударить по столу как можно сильнее и выйти из комнаты.
– А как еще это расценивать, Саид? – вмешался Амир.
– Я просто считаю, что будет лучше, если я начну жить самостоятельно. Я не говорю, что я вам мешаю, даже если это и так! Я просто хочу все делать сам!
– Так! – резко и грубо оборвал он. – Знаешь, что? Если твой отец тебе разрешил, тогда делай то, что считаешь нужным, – ваша окончательно огорчился, вновь принявшись за еду.
Я не думал, что его страх общественного мнения настолько запущен и настолько владеет его эмоциями. Казалось бы – что такого? Если бы мой племянник захотел самостоятельного существования, я бы его только поддержал. Меня бы не заботило, что об этом подумают окружающие, если бы сам я понимал, в чем дело.
Я встал из‑за стола и поднялся в комнату. Заказав такси, я выволок свои вещи на лестницу и вынес их во двор к воротам. Ко мне вышел Амир.
– Не обижайся, но это очень странное решение, – сказал он, опустив руки в карманы. – Мы думали, тебе тут нравится.
– Амир, когда твой отец успокоится, заверь его, пожалуйста, в том, что я был более чем доволен тому приему, который вы мне оказали. Мне нравится бывать у вас, но жить – я чувствую, что это лишнее.
– Дело твое. Ты на него не злись, ты ведь знаешь, как ему важно, чтобы все было идеально.
– Только он сам и помешал тому, чтобы так все и было.
– Мы на днях в Шатой все поедем. Вы с ним там помиритесь, будь уверен.
За воротами захрустел гравий, и во двор просочился свет фар.
– Скажи хоть, куда это ты переезжаешь? На Розы Люксембург, куда мы его отвозили?
– Нет, намного ближе. Я тебе сброшу адрес в сообщении.
– Хорошо. Ну, давай, брат, на связи, – он сжал мне плечо.
«Что за дни?..» – думал я. То вчерашняя драка, то эта, высосанная из пальца ссора с дядей. Я был раздражен тем, как омрачилось такое полезное для моего развития событие. Воодушевившись после разговора с отцом, мой настрой был втоптан и размазан его старшим братом. Теперь я чувствовал себя страшно нелепо, сидя в этом такси со своими вещами. Пристыженный своими инициативами, я теперь и вовсе засомневался: а стоило ли мне менять привычный уклад жизни и уезжать из Москвы?
Арби был олицетворением сдержанности и спокойствия. Одним своим видом он внушал уверенность, и впервые в своей жизни я по‑настоящему захотел подражать своему сверстнику. Иногда было странно осознавать, что он мой ровесник, потому что держался он крайне зрело. Арби был религиозен: когда я приехал к нему, мне пришлось немного подождать, пока он откроет дверь, а войдя в квартиру, я краем глаза заметил постеленный в направлении Каабы коврик для намаза. Молитва в одиночестве – один из признаков отсутствия лицемерия в сердце человека.
– Как все прошло? – справлялся он.
– Нормально, – убедительно кивнул я.
Мне не хотелось, чтобы он подумал, что стал причиной моих проблем с дядей. Так или иначе их причиной стал либо я, либо сам ваша.
– Тогда располагайся, марша вогъийла[1]!
Торжественно меня приветствовав, он ознакомил меня со всем необходимым в квартире – от постельного белья до пароля от интернет‑роутера. Он показал, как раскладывается в спальное место диван в моей комнате, а также посоветовал рассортировать все вещи в пустые комод и шкаф.
– Это теперь твоя комната, обставляйся так, как считаешь нужным. Если хочешь, можем перетащить что‑нибудь.
– Нет, Арби, Дел рез хийл, меня все устраивает.
Самым любимым местом для меня стал рабочий стол. Распутав все зарядочные шнуры, я протянул их через отверстие в столе к розеткам и разместил свой ноутбук, сложил в выдвижные ящики книги и тетради, купленные еще в Москве, а в комод позади стола аккуратно сложил одежду. В шкаф‑купе я повесил свой медицинский халат, спортивную олимпийку, ветровку и клетчатые рубашки (которые были моей визитной карточкой в школе), носить которые я, судя по погоде в Грозном, смогу лишь осенью. В обувницу, где уже лежали кеды и ботинки Арби, я выложил несколько пар своих кроссовок.
Когда я разместился под чутким надзором кота, я зашел в кухню, где у плиты над кастрюлей стоял Арби, внимательно вычитывая что‑то с телефона.
– Да ну, ты сам готовишь, что ли?
– Пытаюсь, да, – сказал он и вопросительно обернулся: – А что?
– Ничего. Просто я практически ничего не умею делать.
– Да и я. Но научиться придется. Не помирать же с голоду, – он пожал плечами, вновь вглядываясь в телефон. – Или ты думал, что мы бутербродами с колбасой все время питаться будем? Сейчас нужно сделать что‑то, чтобы поесть на сухур.
– А до этого ты что ел?
– Меня соседка подкармливает с момента, как поняла, что я живу один. Что за допрос? – вновь обернулся он, недоверчиво улыбаясь.
– Да просто хочу удостовериться, что ты не делаешь это из‑за меня и через «не хочу». Якобы я гость.
– Расслабься, – ответил он.
[1] Марша вогъийла! – «Добро пожаловать!» (чеч.)
