Или кормить акул, или быть акулой

– И что?

– Да ничего, – его брови собирались в саркастичный треугольник, и я лишь закипал сильнее.

– Что тебе тут кажется смешным? – спросил я, грозно глядя ему в глаза.

– Бауди этот – очень тупой придурок, смысла с ним дело иметь нет никакого. Он неисправимый. Ударь ты его еще тысячу раз – он продолжит делать то, что делал. А этой нападкой, – он спародировал мой удар коленом, – ты все только усугубил.

– Мне наплевать! – я лишь отмахнулся от Ибрагима, увидев, что Арби общается с кем‑то на повышенных тонах.

Я подбежал к ним и услышал, что он меня защищает, оправдывая мои действия тем оскорблением, которое Бауди прилюдно мне учинил.

– Тебя назвать так, ты промолчишь, хочешь сказать? – нагнетал Арби.

Сейчас он выглядел предельно угрожающе, отчего парень по имени Заурбек немного подсел.

– Не надо было так резко набрасываться… – приговаривал Заурбек.

– ДIавала, твоему дружку не надо было языком лишнее чесать. А раз сказал что‑то – отвечай за свои слова!

Я встал между ними, оттолкнув Заурбека.

– Что ты ему объясняешь, Арби? – пренебрежительно спросил я. – Не видишь, что он такой же?

Заурбек, качая головой и ухмыляясь, пригрозил мне указательным пальцем.

– А с тобой мы еще не закончили, – по‑чеченски сказал он, пятясь к сидевшему на газоне Бауди.

И вот, как обычно, я вновь обо всем пожалел. Бауди не был сумасшедшим, но словно делал все, чтобы таковым казаться. С другой стороны, я понимал, что вряд ли сумел бы не отреагировать на его оскорбление. Я корил себя за то, что не умею терпеть; за то, что отличаюсь от других чеченцев; корил себя за то, что я с Москвы; корил Сулеймана за то, что поставил меня в команду с этим Бауди; корил Малика за то, что он передал мне эти оскорбления; корил себя за то, что плохо провел этот матч, ведь из‑за моей игры теперь и этот день был испорчен.

Все шло не так. Я вновь чувствовал себя маленьким мальчишкой, которого другие грозненские дети дразнили и задирали из‑за того, что понимали, что он откуда‑то издалека.

– Плевать на них! – Арби уводил меня к будке. – Заберем свои вещи и уезжаем отсюда.

Бросив еще один взгляд на поле, я увидел, что все наблюдают за нами: Бауди, морщившийся от болей в животе, его друг Заурбек, склонившийся над ним и держа руку у него на плече, и сочувственно ухмыляющийся мне Ибрагим – все они безмолвно провожали нас.

– Я снова выглядел странно? – тихо спросил я Арби, когда мы прошли к будке мимо расступившихся студентов. – Надеюсь, сейчас ты так не считаешь.

– Если кто‑то и выглядел в этой ситуации странно – то точно не ты.

 

Я тебя поняла. 16:28

 

Припёрся в Грозный, а со мной даже не связался. 16:28

 

А ведь мы почти что родные брат с сестрой. 16:29

 

Ладно я. Тебе перед теткой своей не стыдно? 16:29

 

Теперь чтоб ноги твоей не видела! 16:29

 

Когда мы с Арби вернулись с отборочной тренировки, я сразу же, спасаясь от жажды, завалился спать в своей комнате, надеясь доспать до ифтара, но сообщения моей двоюродной сестры Лианы разбудили меня.

 

Ну, все, началось. 16:33

 

Во‑первых: прости, что не написал тебе. 16:33

 

Во‑вторых: сегодня приеду к вам. 16:34

 

Буду у вас есть и пить. 16:35

 

На фиг не нужен. 16:36

 

Если приедешь – огребешь бейсбольной битой. 16:37

 

Во‑первых: э‑э‑э, ты как общаешься? 16:37

 

Во‑вторых: откуда у тебя бейсбольная бита? 16:38

 

Во‑первых: почему ты пишешь «во‑первых» и

«во‑вторых»? Это такой новый каламбур? 16:39

 

Во‑вторых: когда будет «в‑третьих»? 16:39

 

Я увидел всплывающее уведомление из другого чата – с мамой.

 

Ты серьезно не поехал к Асе? 16:39

 

Ты меня опозорить хочешь? 16:40

 

Я никого об этом не спрашивала. Думала, что ты сам

сделаешь все, как надо! 16:41

 

Алелай, и это мой сын… 16:41

 

Я вновь открыл чат с Лианой.

В‑третьих: ты позорная ябеда и сегодня