Или кормить акул, или быть акулой

– Ну, как раз тогда, когда ты окончишь медицинский, – подхватила мама, многозначительно взглянув на отца.

– Когда я окончу медицинский, Зарема уже выйдет замуж, – преувеличил я.

– Вот. – Показал на меня отец и тут же осекся. – Ты сказал Зарема?..

– Вот. – Передразнила мама, довольно усмехнувшись.

– Как ты мог, Саид? – шутливо сокрушался отец.

Я поднял руки:

– Вы что хотите решайте, я все равно буду звать ее по‑своему.

– Как? – насторожилась мама.

– Появится – придумаю.

– Ты ведь не против медицинского образования? – вдруг осторожно спросила мама, круто сменив тему.

– Нет, а почему ты спрашиваешь?

– Ты за все то время еще с прошлого года, что мы обсуждаем, куда тебе поступать, совсем никакой реакции не выдаешь. Если тебе это не нравится, то ты можешь сказать…

– Я бы и сказал.

Потом они начали листать медицинские ВУЗы Москвы, и медицинские факультеты в непрофильных вузах, а я все это время сидел с мыслями о том, как мне сообщить им о своих намерениях.

– Первый МГМУ имени Сеченова, – прочел с планшета отец. – Это главный медуниверситет страны.

– Мы же на стоматологию его определяем, поэтому почитай про МГМСУ. Там дети Лёмы учатся. Он стоматологический как раз.

– В Первом Медицинском тоже есть стоматология, – выпятил нижнюю губу папа, в глазах которого отражался экран планшета.

– Да, я знаю, но ведь там…

– О, Фариза, смотри, – перебил ее отец. – Тут есть, кажется, и твой профиль. Второй медицинский – РНИМУ им. Пирогова.

– Очень смешно.

Чуть позже спать пошла и мама, а отец решил завести со мной серьезный разговор.

– Прокатимся? Ты одет?

– Переоденусь, а то на улице страшно холодно, – сказал я, бодрым шагом направившись в свою комнату.

– Долго не возись.

Я переоделся, и мы с ним вышли на промерзшую ветренную улицу. От холода немели щеки и слезились глаза. Полночь снежными вихрями и освещенными фонарными столбами крупинками снега опустилась на нашу улицу: всего несколько часов назад отец приехал и припарковал машину, а она уже укрылась распушенными сугробами.

– Мама сказала тебе, что… что Амир женился?

Он не стал прогревать автомобиль, и мы поехали по широкому шоссе кружить по округу. У нас всегда так было. Он сажал меня в машину и просто бесцельно катался со мной по ночной Москве, обсуждая что‑нибудь, или что‑нибудь рассказывая. Как‑то раз он и вовсе затеял это ради того, чтобы спросить, как прошла контрольная по биологии, поэтому я верил, что это было нечто большее, чем просто разговоры по ночам. Это была синхронизация наших с ним умов, чувств, переживаний, это были дрожжи наших с ним отношений. В такие моменты я не ощущал его человеком, который старше меня больше, чем в два раза; мы были на равных, и мама как‑то говорила мне, что его отец воспитывал его точно так же. Выходит, мой папа своим отношением ко мне позаботился и о своих будущих внуках, пускай и делал это – я был убежден – бессознательно, просто оставаясь самим собой.

– Да.

– Ты ведь не обижаешься из‑за этого?

– Обижаюсь, честно говоря. Сначала не обижался, а потом…

– Да, тебя в этом не обвинишь, конечно.

– Но я не стану что‑то ему говорить.

– Ты можешь сказать.

– Ты ведь поэтому ездил туда? Ты застал свадьбу?

– Не застал. Но да, ездил поэтому. Висайт сказал, что у Амира прошла свадьба, – он усмехнулся. – Я был в шоке, конечно.

Выходит, приехав туда, отец пристыдил и Амира, и вашу.

– Я не понимаю… но ведь его мама умерла чуть больше месяца назад…

– Там своя история, Саид. Странная. Я вмешиваться не стал.

– Думаю, объяснение у них найдется.

– Нам не нужно их оправданий, и ты не требуй их. Если захочешь поговорить об этом – поговори, но недовольства не выказывай. Не ставь их в положение виноватых людей.

Мы остановились на светофоре, и я грустно взглянул на высотные здания «Москва‑сити», которые, подобно деревьям за невысоким холмиком, возвышались над жилыми домами. У чеченцев совсем не принято проводить такие торжественные, важные мероприятия, не сообщая об этом своим родственникам заранее. В этом нет какой‑то пресловутой «несвободы действий», просто мы такой народ, что подобные поступки расцениваем, как пренебрежение или отдаление от родственников. Также это может указывать на то, что ты перед ними в чем‑то провинился. Вариантов масса, но вряд ли хотя бы один из них является положительным.

– Они ничего не просили мне передать? – спросил я, думая о том, что о моих чувствах никто не печется.

– Да. Амир извинился… сказал, что это была просьба его матери.

Я вытащил из кармана свой телефон и повертел им в руках:

– Жаль, что он не сделал этого прямо.

– Неужели ты не понимаешь? Стыдно ему, Саидик…

Я едва сдержал улыбку, увидев, как отец осекся, назвав меня так, как называл лишь в возрасте Лорса.

Так странно! Мне уже семнадцать, на щеках и подбородке проступает редкая щетина, а для него я еще «Саидик». Неужели он ежедневно себя пресекает, зазывая меня попить с ним чай или требуя помочь по дому?

– Да, – было тяжело вернуться в разговор. – Да, стыдно, конечно. – Пап, – я хотел начать разговор о своем желании переехать в Чечню, но он меня перебил.

– Ты познакомился с тем Зурабом на тренировке? Я рассказывал тебе про сына своего друга, который приходил к вам зал.

– Был там Зураб, но вряд ли тот, о котором ты говорил. Так, парой слов обменялись.

– Почему «вряд ли тот»?

– Твой Зураб, как ты говорил, чеченец, но этот вряд ли был чеченцем.

– Почему?

– Он весь какой‑то рыжий.

Отец усмехнулся и с утрированным разочарованием растер глаза.