Империи песка
И вот однажды утром, выйдя наружу, он ощутил дуновение сильного ветра, взъерошившего ему волосы. Пора! Они с Гасконом поспешили к площадке, где в ожидании томился их воздушный корабль, и принялись надувать шар, к немалому восторгу толп изумленных и любопытных до всего арабов, которые приходили сюда ежедневно. Вот и сегодня арабы сидели на корточках, пили чай и шумно переговаривались, глядя, как шар обретает объем и все туже натягивает веревки, крепящие его к земле. Наконец большое воздушное судно было готово к полету. Анри с Гасконом забрались в корзину, вызвав немалую оторопь у французского префекта этого округа. За минувшие недели префект неоднократно напоминал Анри, что тот отъявленный глупец. Разумеется, в вежливой форме, поскольку господин граф как‑никак был человеком знатного происхождения и подданным метрополии. Префект не находил себе места от беспокойства, боясь, что граф пропадет в Алжире без вести. Более всего блюстителя закона беспокоило, что вылет произойдет с территории его префектуры. Безумие – вот как это называется! Еще ни один европеец не пытался летать здесь на воздушном шаре. Из Парижа посыплются нескончаемые запросы. Префект умолял Анри не вылетать отсюда, предлагая разные варианты. Ну почему бы графу не начать свое путешествие из столицы Алжира? Или из города Айн‑Сефра? Неужели его не устраивает вояж в Марокко на верблюде? Но граф и слушать не желал, а префект в отчаянии налегал на абсент, представляя, что его служебная карьера улетит вместе с шаром. Глядя, как Анри перерезает стропы, префект в последний раз с мольбой посмотрел на графа.
– Вы оба погибнете! – с угрюмой уверенностью предрек префект, провожая глазами быстро поднимающийся шар.
– Не сегодня! – весело крикнул Анри и помахал ему на прощание.
Шар быстро набрал высоту, удаляясь от толп арабов внизу. Этот волшебный подъем в небесную высь сопровождался громким восторженным ревом оставшихся на земле. Шар бесшумно двигался на запад. Анри и Гаскон смотрели, как фигуры работающих на полях крестьян и их осликов становились все меньше, а дома стали похожими на коробочки. Проплывая, шар отбрасывал тень, и везде, где она накрывала людей, это вызывало оживление. Следовали крики, то испуганные, то восторженные, однако шар находился уже слишком высоко, и Анри с Гасконом ничего не слышали и только смотрели на жестикулирующих человечков. Те ездили кругами на осликах и указывали на небо. Одни проклинали неожиданное видение, другие плясали от радости, а третьи падали на колени и молились.
В первые часы полета все обстояло идеально. Воздухоплаватели пролетели мимо Джельфы, затем мимо Афлу и Айн‑Мадхи, проверяя местоположение каждого городка на карте. Они вошли в спокойный ритм полета и с детским изумлением смотрели на открывавшиеся их глазам пейзажи, отмечая все озера и речки на карте, определяя животных, птиц и деревья и постоянно проверяя канаты, такелаж и другое оборудование воздушного шара. Граф педантично записывал погодные условия: скорость и направление ветра, а также перепады температуры и давления. Над головой простиралось синее, совершенно безоблачное небо. Однако ближе к вечеру ветер изменил направление и теперь дул с севера. Поначалу эта перемена почти не ощущалась, но чем дальше, тем становилась все заметнее. Ветер нес шар к горам, и вскоре они приблизились к отрогам.
– Гаскон, нам нужно принять решение, – сказал Анри. – Можно и дальше лететь в этом направлении, – он указал на юг, в неизвестность, – или же опуститься и ждать нужного нам ветра.
Гаскон оглядел пространство, начинавшееся за горами. Он не первый год находился в услужении у Анри и наперед знал, чего хочет граф. Ему нравилось, что хозяин спрашивает его мнение и относится к нему как к равному, а не как к слуге. Все это разительно отличало графа от других знатных господ. Те лишь приказывали или требовали. Граф всегда спрашивал у него, хотя и не был обязан это делать.
Сейчас, когда их шар плыл над Атласскими горами, решение не вызывало трудности. Гаскон разделял любовь графа к приключениям. Они хорошо подготовились к путешествию. Семьи у Гаскона не было, а потому ничто его не удерживало.
– Сир, если мы опустимся, то так ничего и не узнаем, – ответил Гаскон.
– Я надеялся, что ты это скажешь, – улыбнулся Анри.
– Да, сир. Знаю.
– Alors[1], нам нужно набрать высоту.
Гаскон сбросил балласт. Шар поднялся выше, где скорость ветра увеличилась, и понесся над Атласскими горами, через хребет Джебель‑Амур, в неведомое. Контраст был впечатляющим, словно кто‑то провел жирную черту между зелеными, плодородными северными склонами гор и красновато‑коричневыми скалами и голыми холмами южной стороны. Горы быстро таяли и наконец превратились в плато, а оно – во внезапно появившееся пространство золотистых сверкающих дюн. Путешественники плыли между небом и землей, ветер дул им спину, а вокруг расстилалась безбрежная Сахара. Анри и Гаскон жевали вяленое мясо, запивая водой из фляжек, и смотрели на это безмолвие. Имевшиеся у них карты были вполне точными, но только до северных склонов гор, поскольку те места были хорошо исследованы тысячами французов. Немногие европейцы отваживались пересекать Атласские горы, но тех, кто вернулся, было еще меньше. О громадных пустынях ходили тысячи легенд, а достоверные сведения исчислялись крупицами. Арабы, живущие на плодородном севере, называли те места страной «жажды и страха». Если верить легендам, места, куда направлялся шар, населяла таинственная раса великанов. Арабы именовали их туарегами, «покинутыми Богом», «людьми покрывала» и говорили о них со смешанным чувством страха, отвращения и уважения. Туареги считались превосходными воинами и хозяевами пустыни, надзиравшими за оживленными караванными путями, по которым двигались неиссякаемые потоки соли, рабов и золота.
Анри и Гаскон летели навстречу легендам. Когда солнце начало клониться к горизонту, их взору открылось завораживающее зрелище – одновременный заход солнца и восход луны. У них перехватило дыхание. В восточной части неба величественно поднималась золотистая полная луна, а на западе в песчаной дымке садилось раскаленное докрасна солнце. Путешественники зачарованно глядели то на восток, то на запад, боясь пропустить хотя бы мгновение этого божественного спектакля.
У Анри имелся лондонский медный секстант, хранящийся в потертом кожаном футляре. Этим инструментом граф определил их нынешнее местоположение, внимательно наблюдая за звездами, после коротких сумерек появившимися на темном небе. Свои вычисления он делал на специальной бумаге, которую захватил для вычерчивания карт. Луна была настолько яркой, что ему почти не требовался свет небольшого газового фонаря на полу корзины. Пустыня внизу просматривалась столь же отчетливо, как и днем.
– Мы находимся здесь, – сказал он Гаскону, пометив координаты крестиком. – Но я понятия не имею, где это «здесь».
Закончив вычисления, Анри достал из кармана маленькую деревянную флейту, купленную на каком‑то базаре. Его не обучали музыке, но он обладал хорошим слухом и мог воспроизвести услышанное. Иногда он импровизировал, сочиняя мелодию по своему настроению. В этот вечер воздух вокруг шара наполняли бархатные звуки, передававшие свободу и спокойствие полета. Они неслись вниз, к спящей пустыне. Гаскон поудобнее устроился на полу корзины и, закрыв глаза, слушал игру хозяина.
[1] Тогда, в таком случае (фр.).
