Истеричка
– Нет, Лиза, конечно, увлеклась, – Бражник сделал корректировку, – Лиза, безусловно, влюбилась. Я бы лучше сказал: вошла в роль. Вы же знаете, она не сразу поступила к нам на факультет, один год она училась в театральном, и в ней было очень много актерства…
– Я же говорю, – вставила Аллочка, – Анну Каренину обчиталась.
– Да! Может быть! Серьезный муж и молоденький любовник – это же такой простенький классический сюжет…
Бражник был знаком с Лизой ближе всех, он, как обычно, захотел нам выдать сразу все и побыстрее, но его перебила Чернушкина.
– Какой был муж! Какой был муж! – она застонала. – Богатый! Высокий! С квартирой…
– Богатый муж! – Бражник усмехнулся. – Дорогая, ты в своем репертуаре! Поверь мне, милочка, Лиза никогда всерьез к деньгам не относилась, и если бы не мать…
– Не трогай маму! – Чернушкина его обрезала. – Мать – святое!
– Вы же помните Лизу! Она была очень легкомысленная, вы все считали ее избалованной дурочкой…
– Ничего мы не считали! – Аллочка начала отвираться.
– Да ладно, – он улыбнулся, – Лиза действительно была легкомысленной, но эта легкость ей шла. Вы знаете, мы с ней частенько заходили в книжный, и она, не глядя на цену, покупала очень дорогие книжки. Она всегда так легко расставалась с деньгами…
Я никогда не понимала, как Бражнику удается сочетать финансы с тонкими вещами. В каждую сентиментальную историю он умудряется вставить приход и расход.
– Но если все‑таки любовь, то почему… – это у меня вырвалось.
Не знаю, как я могла о таком подумать, какие‑то остатки романтизма проскочили.
– Что? – меня переспросили.
– Что, что? Я не расслышал…
– Ничего, – я спохватилась вовремя и снова попросила: – Воды! Воды!
В итоге версию с любовью мы сразу отметаем. Люди мы все травмированные, и нам очень сложно простить третьим лицам малейшую претензию на это чувство.
4
Размазать Синицкого – обязательный пункт в нашем протоколе. Поливать Синицкого всегда приятно, поэтому мы быстро заводимся и начинаем орать.
– Мажор сопливый! – запевает Чернушкина. – Маменькин сынок! Вы в курсе, что он в парикмахерскую ходил каждую неделю? Все чего‑то себе ровнял, все ровнял…
– Мне всегда казалось, – Бражник приступает аккуратно, – мне всегда казалось, что в этом человеке есть какая‑то подлость…
– А я его недавно видела, – Аллочка заулыбалась, – он был в черных ботинках! Черные ботинки под белые брюки – такое фу‑у‑у…
– Дебил! Купил диплом – и тот не смог нормально защитить!
Мне нравится, как Чернушкина ругается. Особенно удачно у нее выходит «Идиот!» «Идиот» она проговаривает по буквам – и сразу глазки у нее идут навыкат. Но я то! Я ведь тоже живой человек! Я тоже хочу лягнуть Синицкого. Да с удовольствием! И палочку китайскую в ладонь ему насквозь. Но, к сожалению, я не очень хорошо помню этого человека.
Он рассыпается на мелкие запчасти: блондинчик, слащавенький, темные очки, барсетка, зипповская зажигалка, пару раз пытался мне подкурить… И гитара, гитару я помню. И что любил ДДТ, и песню похоронную, которую он часто пел, я тоже запомнила.
Свеча догорела, упало кадило,
Земля, застонав, превращалась в могилу.
Я прыгнула в небо за смелой синицей,
Теперь я на воле, я белая птица…
«Птица‑а‑а‑а‑а‑а‑а» – он тянул вполне прилично, как будто резал воздух, а потом распускал это «а» широко… И все, больше ничего от Синицкого не осталось, поэтому мне трудно сообразить, какую, ну какую статейку ему припаять. Я слишком долго думала, Чернушкина меня опередила.
– Фуфло мужик! – она прекрасно справилась. – Когда Лизкин муж его отметелил – ой, мама! Как он сразу перессал…
– Я слышал, – Бражник немножко мнется, – не знаю, говорить об этом или нет…
Бражник всегда немножко помнется, помнется, а потом возьмет и выдаст какую‑нибудь невинную похабень.
– Говори! – мы его подгоняем. – Говори!
– … есть версия, – он теребит салфеточку, – что Лизу очень привлекал его размер.
– Хьхи!
Аллочка до сих пор хихикает над такими вещами, счастливая, но Бражник говорит вполне серьезно.
– Синицкий был уверен, что он единственный мачо на весь наш курс. Он очень гордился своим размером. Размером своего… – Бражник начал звенеть пальцами, подыскивая слово: – Как это сейчас культурно называется?
Я хотела подсказать, он сам выкрутился.
– Органа! – он сказал и руку вверх, и палец пистолетом. – Я замечал, что в туалете он всегда слишком далеко стоял от писсуара и все вытряхивал, вытряхивал…
– Бражник! – Чернушкина дернула плечиком. – Я ем!
Чернушкина трясет кудряшками и дергает плечом. Это не тик, она всегда так делает, если ей что‑то не нравится.
– Да, извини, – Бражник улыбнулся коварно, еще как коварно, – я знаю, тебе неприятно. Мне тоже было не очень приятно на него смотреть, когда он там стоял – вытряхивал. Я думаю, он просто хотел лишний раз продемонстрировать…
Бражник надеялся испортить Чернушкиной аппетит. Но это мало кому удается, аппетит у нее всегда был хороший. Она ела много, быстро и никогда не толстела. Уплела целый тазик черной холодной лапши – и хоть бы что.
– Я ем! – она повторяла. – Я ем!
– Да, да, прости.
Бражник кивал понимающе и ладонь, конечно, к сердцу прижимал. Я сразу поняла: теперь он целый вечер будет гнуть свою линию про размер.
– Но я же видел, как девки за ним бегали! То одна рыдала! То другая! Синицкий был в себе очень уверен, он думал, что у него самый большой…
– Бражник, хватит, – Чернушкину слегка подтрясывало, – ну правда, хватит!
– Да как же ты не понимаешь? Я же не просто так об этом говорю. У них же отношения строились на сексе! А в сексе, милочка моя, если ты не в курсе, любая ерунда может сыграть свою роль…
– Бражник! – Чернушкина тряхнула кудряшками. – Тебе давно пора жениться! Ты не тяни, не запускай, надо как‑то уже успокоиться, как‑то вылечить поскорее все твои детские комплексы…
Бражник сделал наивные глаза, он очень хорошо умеет это делать.
– Да? – он спросил. – Ты так считаешь?
– Точно тебе говорю! Женись, Бражник! Тебя еще можно спасти.
