Удивительные истории о собаках

Приходится несколько раз созваниваться с Мариной, потому что мы заблудились между домами. И вот наконец мы сворачиваем за угол пятиэтажки и в свете фонаря видим девушку, на поводке у которой… гигантский паук‑инвалид с четырьмя лапками вместо восьми. Паук стоит в сугробе, подняв на длинных суставчатых ногах маленькое тельце, и весь трясется.

Мы замираем на месте, растерянно разглядывая это непонятное. «Это же собака», – твержу я себе и сама себе не верю. На фотографии была запечатлена вполне стандартной комплектации псуля, а это… это что?

– Почему она такая? – наконец выдавливает из себя сын, видимо разделяя мои сомнения.

Я к тому времени уже различаю остренькую головку и тощий хвост – эти приметы меня успокаивают.

– Ну, она же еще щенок. Подросток, – философски замечаю я, скосив глаза на такую же подростково‑нескладную фигуру сына. – Подрастет – выправится.

Марина замечает нас и машет рукой. Мы подходим.

– Вот, знакомьтесь, это Эля, – весело говорит Марина.

Вблизи становится понятно, почему издалека Эля так нелепо выглядела. Она действительно подросток с длинными лапами, но к тому же еще и вся скрючена от страха – хвост поджат, живот подведен, длинная спинка выгнута дугой. Я протягиваю руку. Собачка вежливо нюхает и с чувством выполненного долга тянет к подъезду.

– Эля выросла в приюте за городом, – поясняет Марина, – поэтому в городе ей страшновато. Слишком шумно. Но вы приучайте, она привыкнет постепенно, ничего страшного. Ну что? Вы решаетесь?

Я киваю. А что тут скажешь? Несчастное маленькое существо и несчастные большие мы. Но у нас есть дом, где мы можем переждать непогоду, у нас есть еда, у нас есть поддержка друг друга, а у нее ничего этого нет.

Марина говорит, что проводит нас до дома. Мы решаем идти пешком – неизвестно, как Эля воспримет поездку на автобусе. К счастью, дойти вполне реально.

Эля, и без того испуганная, очутившись вблизи проезжей части, впадает в исступление от ужаса и начинает неистово рваться вперед. Марина удерживает ее с трудом, но успевает весело разговаривать с нами, отворачивая лицо от порывов колючего ветра:

– Элю уже забирали два раза и снова возвращали. В первый раз из‑за того, что она делала лужи. У нее цистит и почки, мы писали. Я вам с собой лекарство положила, его надо будет давать. А потом у Эли была хорошая хозяйка, прямо идеальная. Молодая девушка. Она и на природу ее возила на машине, и занималась с ней. Но у нее развилась страшная аллергия на собачью шерсть.

Я с грустью смотрю на собаку. Каково‑то ей будет после идеальной хозяйки попасть к нам? Я не молодая, не энергичная, да и машины у нас нет.

Эля ростом по колено Марине, тонкокостная, да еще и по‑подростковому худая, но силы, видимо, немереной. Марина поспешает за ней, как за хорошим боксером, а собака рвется вперед, вытаращив глаза и вытянув тонкую шею. Иногда какая‑то мысль вдруг приходит ей в голову, и она резко бросается назад, повисая на поводке, как на удавке.

– Не бойтесь ее тянуть, – успокаивает Марина, – шея у собак очень прочная, голову вы не оторвете.

Это звучит слишком оптимистично, я недоверчиво щурюсь, и Марина протягивает мне поводок:

– Держите ее ближе к ноге, так будет легче вести.

Я не успеваю подтянуть ее поближе – меня уносит за безумным паровозом по гололедице. Мы уверенно обгоняем мчащийся по мостовой автомобиль.

– Ближе, ближе к себе! – кричит Марина.

– А‑а‑а! – ору я.

– Держись! – вопит сын.

Он догоняет меня, и вдвоем у нас получается обуздать маленького худосочного щенка.

Дальше всю дорогу я учусь управлять собакой. Против меня настроено всё – голый лед под ногами, сдувающий с ног ветер и скользящие подошвы красивых сапог, которые я надела, чтобы произвести на собаку хорошее впечатление.

Эля хрипит и тяжело дышит, но не сдается. «Меня ведут на собачью смерть, – транслирует она каждой стоящей дыбом шерстинкой. – Но я буду бежать! Я не дамся им живой!» Сын держит меня, чтобы я не скатывалась с тротуара на мостовую, а Марина взволнованно бегает вокруг и переживает за каждого.

Таким безумным коллективом мы медленно, но верно приближаемся к нашему дому.

– Давайте‑ка я зайду вместе с вами, – с беспокойством говорит Марина, глядя на мое изможденное прогулкой лицо.

Мы поднимаемся на лифте (собака чуть не падает в обморок, оказавшись замурованной в шипящем железном ящике) и готовимся войти в квартиру. Но, едва я открываю дверь, Эля делает мощный рывок назад и скребет лапами обратно, по направлению к ужасному лифту. Я сразу же понимаю в чем дело – ее шокировал запах. Незаметный для человеческого носа, но для собаки этот за многие годы пропитавший всю квартиру запах кота оказался сродни электрическому удару. Мне становится жалко до слез эту зашуганную малышку, кочующую между квартирами и людьми, больную, растерянную, испуганную, не знающую, что приготовила ей сегодня судьба. Ей отчаянно хочется обратно к Марине – в уже известное, во вроде бы безопасное. А если и не к Марине, то ей хочется куда угодно, но только не сюда, не в это чужое, враждебное, с отвратительным запахом.

Но отступать уже поздно, и мы входим.

 

* * *

 

Ночь прошла на удивление спокойно. Кот, возмущения которого я боялась больше всего, словно испарился. Я заглядывала на шкафы, под шкафы и внутрь шкафов, перевернула все постели, но его не было нигде, даже его постоянного покашливания не было слышно. Я всерьез испугалась, что он как‑то незаметно выскочил из квартиры, но тут наступила босой ногой в свеженькую, еще теплую лужицу у порога. «Дома, хороняка», – подумала я и впервые с благодарностью затерла его метку.

Собака, умученная вечерним нервным потрясением, без сопротивления позволила уложить себя на старое одеяло и обреченно уснула.

Никто не скулил, никто не шипел, никто даже не шевелился.

А в пять утра в мою спящую ладонь робко ткнулся холодный нос. Я открыла глаза, увидела цифры на часах и поняла, что новая жизнь весело стучится в мои двери, чтобы привнести в нее возможное счастье и непременное самопожертвование.

– Пошли, собака, – сказала я, спуская ноги и натягивая заранее приготовленные вчера рейтузы.

Это сейчас я ловлю кайф, выползая на темную улицу, набираю полную грудь ее заспанной свежести и улыбаюсь. А в тот день утренняя улица показалась мне самым отвратительным местом во вселенной. Ежась от холода, спотыкаясь, я заскользила за энергично тянущей вперед собакой. Очень скоро я поняла, куда мы спешим, – Эля тянула по обратному маршруту, к Марининому дому.

– Э нет, – сказала я, хватаясь рукой за ближайшее дерево и натягивая поводок.

Эля оглянулась.

«Да!» – светилось в ее целеустремленном взгляде.