Из бездны Океана…

– Всем на корабль! – наконец определился Гадес и все, радостно вздохнув, с энтузиазмом бросились выполнять этот приказ.

…Чувство того, что кто‑то следит за ними, было настолько мощное, что его ощущали все без исключения. Все почти бежали на корабль – впрочем, от прямого, панического бегства всех удерживало только непонятно откуда взявшаяся уверенность в том, что убегать нельзя ни в коем случае. Только быстрый, спокойный шаг удерживал экипаж фрегата от столкновения с какими‑то немыслимыми проблемами, которые только и ждали, пока людей охватит дикая паника.

Дуб осматривался по сторонам, сжимая во вспотевшей руке кортик. Ему казалось, что за ним и его ребятами следит абсолютно всё – из‑за каждого угла смотрели какие‑то мрачные тени, стены домов приглядывались к ним – а деревья были полны тихих и мрачных чудовищ. Дуб был готов поклясться на Библии, что в тени одного дома блеснули два кроваво‑красных уголька – чьи‑то глаза, а из‑за одного дома прямо на него смотрело нечто косматое, с длинными рогами и когтистой лапой.

Тишина ужа стала такой, что не просто звенела в ушах – она была ощутимой – словно превратилась в липкий, вязкий кисель, что опутывал людей липкой, затягивающей в какой‑то омут паутиной. Это напоминало какой‑то кошмар… ужасный сон, из которого было нереально вырваться…

Только запрыгнув в лодку, Дуб, и остальные, почувствовали себя в относительной безопасности и – тут же, налегли на вёсла, стремясь поскорее покинуть это безумное место, в котором таилось что‑то непонятное и жуткое.

С корабля посветили фонарём, указывая, что всё в порядке.

Дуб всматривался в воду, но там, по прежнему, ничего не было, даже рыб.

Однако когда лодка ткнулась в борт корабля, вода потемнела и запузырилась, обдав всех невообразимым смрадом раскопанного посреди лета могильника с трупами. В следующий миг морская гладь превратилась в какое‑то тёмно‑красное месиво – в нём появились не только пузыри, но и начали всплывать какие‑то жуткие, страшные ошметья – один такой ошмёток был ужасно похож на человеческую кисть с длинными ногтями, украшенными какими‑то чехлами…(В Китае вплоть до Первой Мировой Войны особым шиком считалось иметь невероятно длинные ногти – это был показатель богатства и власти их обладателя. Для защиты ногтей их часто украшали футлярами из бамбука. Примечание автора).

Ничего удивительного, что команда фрегата взлетела на борт со скоростью белок.

Дуб первым понял, что что‑то не так. Вахтенные стояли на палубе, отвернувшись от прибывших и не шевелясь. Они словно всматривались в водяной горизонт, ища там что‑то непонятно.

– Старпом! – заорал Гадес потеряв терпение. – В чём дело?! Уходим отсюда!!! Что случилось?!

Вахтенные повернулись к команде.

Лиц у всех были кроваво красные, а изо ртов у них торчали огромные клыки, делая их похожими на маски японских демонов – они.

– Господи ты боже мой… – прошептал Дуб, чувствуя, что его сердце вот‑вот проломит грудную клетку и выскочит из тела…

Внезапно все исчезли. Все. Дуб остался один‑одинёшенек на палубе фрегата, залитого солнечными лучами.

А затем… Затем за спиной моряка плеснула вода и над палубой повисла ужасно воняющая рыбным смрадом и гниющей плотью, тень, что заслонила собой солнце. Вонь не просто усилилась – она заменила собой весь воздух, пропитав его нестерпимым смрадом.

Внутренний инстинкт подсказывал Дубу – что смотреть назад нельзя. Не стоит. Однако захвативший его тело леденящий ужас был сильнее. Что‑то властное ухватило его рассудок склизлым, ледяным щупальцем, подобным телу громадного червя. Сопротивляться емупросто было невозможно…

Дуб повернулся и посмотрел…

…Придя в себя, Дуб понял, что он валяется на здоровенном обломке обшивки фрегата – он сразу узнал, откуда этот обломок, поскольку не раз и не два драил борта фрегата от ракушек и червей‑точильщиков. Так же Дуб ощутил себя очень плохо. Настолько плохо, что не сразу понял, что его рука прибита – в прямом смысле слова, к обломку, сломанной шпагой. Причём – шпагой капитана Гадеса, которую на фрегате знали абсолютно все.

Голова моряка жутко кружилось, все перед глазами расплывалось и жутко тошнило. Пробитая рука дико болела, но Дуб сумел кое‑как оглядеться по сторонам.

От парового английского фрегата не осталось ничего, если не считать нескольких качающихся на волнах обломков. Вода была мутного очень подозрительного оттенка – словно пропитанная кровью. Кроме самого Дуба никого не было видно – паровой фрегат и команда английских моряков канули без следа в морской бездне. Ибо когда вода очистилась, то на дне Дуб не увидел ни следа от своего корабля и его экипажа…

Не сразу, но до Дуба дошло, что его спас только обломок сабли, что пробил его руку и застрял в дереве – что бы, ни потопило фрегат, оно просто не заметило прибитого к куску дерева моряка и не тронуло его. Распластавшись на куске обшивки, Дуб хрипло задышал и закашлялся, пытаясь понять, как он сейчас будет выбираться из этой ситуации – один, раненный, на территории страны, которая враждебна к нему…

 

***

 

– Тогда меня спасли «падальщики» – пираты и грабители, что часто следовали за наши судами, дабы подобрать оставшиеся от боёв кусочки – раненных для продажи в рабство, например. Мне повезло, мой рассказ, язви этих поганых акульих прихвостней, ужаснул, и они сразу мне поверили. Более того, только мой рассказ об этом ужасном демоне позволил мне выжить у них в плену. Видишь‑ли… этот помёт осьминожий – эти пираты, драные прилипалы, верили, что если убить того, кого пощадил этот ужасный демон, то «уми‑бозу» вернётся и будет ужасно мстить за то, что кто‑то посмел противиться его воле.

Хромой Медведь потёр подбородок и поглядел на Вилтона.

– И ты в это веришь?

– Он не врёт, – отмахнулся Вилтон и глотнул немного «маршала Спотыкача» – по крайней мере, говорит то, что думает. – И это странно. Ладно, пошли отсюда.

Выйдя из салуна, Хромой Медведь сцапал командира за воротник и оттащил за угол. Несколько секунд ничего не происходило, но затем из салуна, неспешной походкой, вышло несколько плечистых парней и, оглядевшись, направились по улице, осматриваясь по сторонам.

– Грабители, – объяснил Медведь. – Сидят в салуне, высматривают всех, кто при деньгах, а потом грабят сразу, как на улицу выйдут.

– Думаешь, не отбились бы? – обиделся Вилтон.

– Не эти ребята сначала в спину стреляют, потом карманы чистят. Тут таких много. Осторожнее надо быть.

– Можно подумать я тут с криками бегаю и руками машу, чтобы меня заметили, – обиделся Вильсон, но спорить со старым «ганфайтером» не стал.

Медведь был одним из тех, кого на Юге называли «ганфайтер», – охотник за беглыми рабами, и, попутно, за всякими преступниками, за коих назначалась награда.