Роза севера. Избранники Армагеддона III
Открываются дверцы сзади, справа выходит охранник и слева выходит охранник. Появляется низкорослый человек с морщинистым лицом. Блеклые глаза, взгляд исподлобья, не говорит ни слова. Да это же президент Московской автономии!
– Здравствуйте, – вежливо говорит Варламов.
Президент не реагирует, лишь тычет рукой вдоль улицы – там за парой кварталов видна река.
– Идемте! – приказывает Седов.
Варламов с Рогной идут впереди, следом президент со свитой, лимузин медленно следует. За черным кустарником высятся стены и купола собора, округлой белизной выступают из сумрака его апсиды. Внутри в темноте скрывается страдающий лик Христа, но вряд ли его озаряют огоньки свечей…
Раздается скрип, словно отворяется некая дверь. Шорохи по мостовой, какое‑то движение слева и справа. Чаще бьется сердце, Варламов оглядывается.
Вот они, стражи мертвого города! Но это не черные волки, с которыми повстречался в Америке, а огромные псы на длинных ногах: хвосты не вытянуты «поленом» и вздрагивают черными крюками. Не спеша бегут следом, морды выше брошенных автомобилей. Если черные волки – свора Тёмного охотника, то чья это свита?
Президент ныряет в лимузин, следом один охранник. Хлопают дверцы, пулеметы БМП грозно поворачиваются…
– Не стрелять! – кричит Рогна. – Они порвут нас в мгновение ока.
И тише добавляет: – А так, может быть, не тронут.
Уверенности в голосе нет. Она толкает побледневшего майора Седова: – Идемте к реке. Там нужное место, между храмом и восходом солнца.
Ноги Варламова заплетаются, а мысли скачут. Дикие собаки могут быть опаснее волков: откуда они взялись, на кого охотятся здесь?.. Сумрачные скверы, брошенные машины, какой‑то памятник справа, и черные львы скалят клыки по его сторонам. Что за сумасшедший зоопарк?
А вот и Москва‑река. Варламов останавливается, весь дрожа. Седов, Рогна и охранник остались сзади. Беззвучно подкатывает лимузин и встает поодаль, за ним БМП. Набережная пуста: ни одной машины, гранитные ступени ведут к реке. В темной воде змеится красный огонь. Варламов поворачивается: справа мрачно краснеют стены Кремля, а впереди тускло блестит купол Христа Спасителя.
Он уже был здесь! Во сне, в далекой теперь Америке, он видел этот город на берегу мертвой реки! Что дальше? Опять явится троица демонов? Не для свидания ли с ними его привезли?
Рогна поворачивается к сумрачному храму, воздевает руки и… начинает петь. На этот раз мороз пробирает до костей. Слов не различить – словно вьюга завывает вдоль невидимых стен чего‑то огромного, выше собора Христа Спасителя. Руки падают, Рогна поворачивает посеревшее лицо к майору Седову.
– Они придут, – голос звучит хрипло. – Скажите президенту, чтобы выходил…
Она не договаривает. Раздается рык, мостовая сотрясается, и колени Варламова слабеют – это рычат псы, задрав морды к темному небу. А потом один замолкает и скользит ближе… Время будто замедляется. Охранник начинает поднимать автомат.
– Нет! – кричит Рогна.
Дальше запомнились только отдельные кадры.
Охранник стоит с поднятым автоматом… но вот автомата и обеих рук уже нет… взметываются два красных фонтана, какие‑то куски летят в реку… мостовая пуста. Стволы пулеметов БМП резко опускаются… но молниеносные черные тени уже там… непонятно как открываются люки, снова красные ошметки летят за колючую ограду кустов. Майор Седов бежит к лимузину президента, выписывая зигзаги…
Варламов с трудом отрывает глаза от жуткого зрелища, едкая горечь подступает к горлу, еле успевает согнуться, чтобы вырвало на мостовую. Визг шин – это лимузин президента несется задом по улице, наверху разворачивается и исчезает из виду.
– Теперь будет драпать до самого Владимира, – тускло говорит Рогна. – Трус.
Дыхание со всхлипами вырывается из груди Варламова, вот‑вот псы накинутся на него! Но те вдруг застывают как изваяния из антрацита.
– Пожалуй, я пойду, – устало говорит Рогна. – Все пошло не по плану, но ты выживешь. А вот мне может не поздоровиться.
– Куда ты? – хрипло спрашивает Варламов. – Президент наверняка уехал.
– Там еще дрезина в туннеле, подстраховывает свою задницу. А ты… передавай привет. И помни, что я говорила.
– Кому передавать? – вяло удивляется Варламов.
Рогна поворачивается и идет вверх по улице. Псы не глядят на нее, однако стоит Варламову сделать несколько шагов вслед, как начинают безмолвно наступать. Он в страхе поворачивается и сбегает по ступеням. Оглядывается, но псы снова застыли. Сердце Варламова тоскливо сжимается. А потом все тело будто каменеет – со стороны реки послышался шорох.
Медленно оборачивается…
Женщина стоит на краю набережной, и вокруг странно колышется свет, проходя то жемчужными, то фиолетовыми волнами. Черты лица тоже колеблются, и все же у Варламова снова захватывает дух от его красоты.
– Это… опять ты? – хрипло спрашивает он. – Что происходит?
Он долго ждет ответа и уже не надеется его получить, но женщина заговаривает.
– Город пуст. – Грустная музыка звучит в голосе, и сердце Варламова сжимается. – Жители оставили его, но мощь Владык сохранила город. Даже камни здесь пропитаны мыслью, надеждой и любовью. Быть может… – Голос словно отдаляется, и последние звуки еле доносятся над темной водой.
– Зачем я здесь? – с трудом выговаривает Варламов. – Я встретил колдунью, одну из тех, с Даром. Она сказала странную вещь, что все будет рушиться. А потом мы поехали в Москву, хотя это мертвый город…
– Пустой скоро станет вся Земля, – шелестит воздух. – Слишком много страданий люди принесли в мир, и их история на этом заканчивается, тихо и милосердно. Быть может, мимо рухнувших домов будут ходить олени, и дельфины резвиться в морях, но людей больше не будет.
Сердце Варламова ноет.
– А как же Джанет? Я смогу вернуться к ней?
– Вряд ли, – вздыхает воздух. – Времени не осталось. Но не только ты теряешь мечту. Я тоже.
Свет и тень кружатся в вихре. Ветер ласково касается лица Варламова и сменяется ледяным холодом. Снова сумрачный свет, снова бесполезное тусклое золото храма, снова пустой гранит…
Нет, не пустой – цветок остался лежать возле воды. По лепесткам бежит то золотое, то фиолетовое пламя, и он вздрагивает, словно пытаясь укрыться от чуждого холодного воздуха. Цветок из Сада!.. Варламов садится на холодный камень рядом с цветком. Оцепенение сковывает тело, но он не может оторвать глаз от угасающего пламени. Такие цветы росли вдоль тропинок чудесного сада, где мать водила его во сне, а потом лицо любимой просияло, словно цветок оттуда. Неужели он видит этот свет в последний раз? Неужели больше не увидит Джанет? В голове закружилось:
