Изнанка реальности

Если Борис Игоревич что‑то и мог прочесть в моём взгляде, то только испуг. Но его интересовали лишь хорошие сюжеты и прибыль от продажи журнала, а не то, что его сотрудники могут замерзнуть насмерть или стать пищей для белых медведей.

– Недавно пришло письмо от местного жителя, – он достал из ящика скрепленные листы. – Он утверждает, что там поселилось нечто зловещее.

Некая тварь, что живёт в шахтах и поедает жителей. Люди там пропадают один за другим, и никому нет до этого дела.

– И вы поверили в это? – в тот момент я понял, что вопрос был тупой, но слова сами сорвались с уст.

– Комаров, – взгляд Бориса Игоревича стал серьёзным, – а ты как думаешь? Ты же наверняка веришь в злых духов, Сатану и Бабу Ягу, жарящую детей на ужин. Мне нужна статья об этом, – повысил голос он, – а не чья‑то вера! Найди причину пропажи людей. Поговори с этим психом, пообщайся с очевидцами, проведи собственное расследование и выдай мне чёртову статью!

Он кинул на стол распечатанное письмо. Я пробежался по нему глазами, удивляясь, что в посёлке, о котором только что узнал, вообще есть интернет. Но выбора у меня не было. Если я и дальше хочу дурить людей за неплохие деньги, то придётся отправиться к чёрту на кулички и сочинить этому скряге мистическую статью.

– Чтобы тебе не было скучно, с тобой полетит Филинов Сергей, он когда‑то жил неподалеку. В Воркуте, если не ошибаюсь. Ему не привыкать к холодам.

Филину, как мы его называли в отделе, было уже за сорок. Он был в два раза старше меня. Привычка одеваться как попало, убитая алкоголем печень, большие глаза с вечно бегающим из стороны в сторону взглядом и три пережитых развода – вот и весь портрет Филина. Посмотришь на него, и создаётся ощущение, что он уже встречался не с одним монстром в Заполярье и до сих пор не смирился с последствиями. Я проходил у него стажировку, когда только устроился в журнал, но мы так и не стали хорошими друзьями.

– А он об этом знает?

– Узнает. Будто у него, как и у тебя, есть выбор, – ухмыльнулся Борис Игоревич. – Самолёт через неделю. Амдерма вас ждёт. А я жду статью, – он встал и протянул руку. – Можете собираться.

Я не без отвращения пожал боссу руку и вышел из кабинета, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.

 

«Арктическая припять», «город‑призрак», «край Земли» – как только не называли Амдерму. Мало того, что это на восемьдесят процентов заброшенный посёлок, так ещё нас никто не предупреждал, что добираться будет так тяжело. Когда мы с Филином долетели до Нарьян‑Мара, перед нами приземлился вертолёт, перевозящий людей по Арктике с остановками в населённых пунктах. Мы многозначительно переглянулись.

Я не люблю путешествия. В те немногие разы, что я отправлялся с Леной куда‑то отдыхать, всегда предпочитал самые простые и быстрые способы добраться до пункта назначения. Но теперь эти поездки в Индию, Чехию и Берлин в прошлом, потому что два года назад Лена выбрала такой же простой и быстрый способ расстаться со мной, сообщив мне об этом по телефону.

 

Если бы мне сказали, что придётся оформлять пропуска, так как Амдерма находится в пограничной зоне, лететь восемь часов на самолёте и потом ещё четыре – на вертолете, я бы отказался от этой затеи. Пусть бы Борис Игоревич меня уволил, пусть сам летел бы в Амдерму, но ноги моей не было бы в Заполярье. Филина это, кажется, вообще не волновало.

– Это же Ми‑8! – сказал он, подходя ближе к вертолёту. – Вещь!

Я едва различал слова за шумом лопастей. Промолчав, я закинул на плечо сумку и двинулся к вертолёту.

Внутри было тесно, душно и страшно. Но пассажиры, что летели с нами, не придавали этому никакого значения. Для них полёт был не большим, чем для меня поездка на автобусе в другой район.

За иллюминатором простиралась заснеженная равнина. Серая, мрачная, давящая на психику равнина, которой не было конца. Спустя какое‑то время вертолёт сделал остановку в Каратайке, и у нас появилась возможность подышать свежим воздухом.

– Красиво, – сказал Филин, устремив взгляд в горизонт.

Не удивлён, что он увидел в глуши «красоту», учитывая, что бутылка коньяка, которую он незаконно пронёс на борт, уже наполовину была опустошена им и другими пассажирами.

– Мы живём в самой большой стране мира, – ответил я, – и восемьдесят процентов этой страны – пустота. Леса, овраги, моря и вот такие, блядь, снежные пустыни, в которых у тебя не будет ни единого шанса выжить в одиночку.

– В этом и есть своя красота, – улыбаясь, ответил Филин. – Я всё детство прожил в этих краях. Посмотришь в окно – а за ним только метель и чёрный от угля снег. И целое нихрена на километры вокруг. Это и есть настоящая Россия, – добавил он после паузы.

На этих словах Сергей всмотрелся в горизонт, словно пытался отыскать там ответы на вечные вопросы.

Я не стал с ним спорить отчасти из‑за того, что разговаривать в Заполярье было тяжелее из‑за морозов.

Оставшуюся часть пути я молчал. Сергей же продолжил распивать коньяк и петь с попутчиками русские народные песни.

 

По прибытии я не ожидал лимузина с личным водителем, но то, что из аэропорта до Амдермы нас повезёт советского образца грузовик, который раньше возил на работу вахтовиков и шахтёров, я точно не мог представить.

Ещё двадцать минут тряски, и мы наконец в Амдерме. В месте, где из двухсот домов жилых – одиннадцать. В месте, где на тебя могут напасть белые медведи, где можно насмерть замёрзнуть или разбиться в шахтах. В месте, которое даже на картах трудно найти.

 

Филин трижды постучал в дверь. За ней – тишина. Мы стояли на лестничной клетке и дрожали от холода. Я уже было хотел махнуть рукой и полететь обратно, по пути сняв для статьи пару заброшенных зданий, как по ту сторону послышались звуки и дверь отворилась.

– Журналюги? – спросило тело, показавшееся в проёме двери.

Человек перед нами напоминал тот тип безумных стариков, которых сторонился весь двор – бритая голова, кривые зубы, костлявое тело, усыпанное татуировками в виде странных символов, из одежды на нём только шорты, модные лет тридцать назад, и тапочки. На шее болталось странного вида ожерелье из фиолетовых камней. Посмотришь на такого и сразу понятно – натуральный псих, жертва телевизора и типичный подписчик нашего журнала. Таких и в Москве полно. Стоило ради него лететь две тысячи километров – хороший вопрос.

– Журналюги, – ответил я. – А вы Матвей Николаевич?

– Уж шестьдесят лет как Матвей Николаевич, – дед посмотрел на меня так, словно готов был убить на месте. – Проходите, писаки хреновы, холодно же в подъезде.

Это был не самый радушный приём в моей жизни, но выбора не осталось. Внутри – советская квартира, которая требовала ремонта ещё в двухтысячных – обшарпанные стены, люстра в коридоре, болтающаяся на нескольких тонких проводках, повсюду грязь, вонь и плесень.