Копье судьбы

В сторону широкого трехъярусного купола относительно современной часовни, расположенной в 50 метрах от главного храма, тянулись люди. Священники – явно торопясь; миряне – скромными семейными стайками. Перед тяжелой дверью люди останавливались и, по‑армянски крестясь слева направо, входили внутрь. Артем тоже перекрестился, правда, по православной традиции, справа налево, отметив для себя, что надо будет спросить об этой разнице.

Войдя внутрь, удивился расширившемуся вдруг пространству. Церковь, где в период ремонта собора проводились монастырские службы, снаружи не выглядела столь внушительно.

Серый цвет стен и купола не пугал привычной темнотой европейских храмов. Вероятно, потому, что облицовка не была сплошной, а состояла из разных оттенков плит серого туфа, того же, что снаружи был подобран в рыже‑розовой палитре тротуарного покрытия. Электрическая люстра под потолком десятками ламп наполняла воздух ярким светом, заменяя солнечный; под сводом купола расположились чугунные стойки‑подсвечники с зажженными восковыми свечами. Армянские подсвечники – наполненные водой ванны с песчаным дном. Зажженные свечи ставят, втыкая в песок, так что расплавленный воск не приходится счищать, он аккуратно застывает на поверхности воды, оставляя причудливые фигурки.

Артем слышал, что у армян нет разделения мест установки свечей на «здравие» и «упокой». Всех поминают как живых, потому ванночки‑подсвечники похожи на маленькие священные озера, на поверхности которых близкие люди яркими огнями свечей часто сливаются вместе: здравствующие и ушедшие.

Артем огляделся и, не увидев, где можно приобрести свечу, просто взял ее со стойки у входа и опустил монету в 100 драм в ящик для пожертвований. С трудом нашел угол в этом открытом пространстве, чтобы видеть все происходящее. Свечу зажигать не стал, приятно ощущая мягкий воск и аромат, разминал ее пальцами. Священники занимали места в центре, выныривая из двери справа от входа, по пути поправляя бордового и зеленого цвета ленты, перекинутые через левое плечо монашеской рясы. На лентах отливали золотом плетеные кресты, по бокам той же нити орнамент. Выстроившиеся по периметру священники были без головных уборов, в центре важно восседали на стульях духовные лица в капюшонах, явно саном повыше, их черные одеяния не были украшены лентами.

Миряне, как и Артем, заняли места вдоль стен, некоторые встали на колени. Все прихожане лицами были обращены к алтарю, абсолютно не похожему на виденные Артемом ранее. Розового туфа престол с двумя тяжелыми подсвечниками, на котором возвышался серебряный сосуд с крышкой, ждал начала богослужения. Голубь на крышке сосуда явно подчеркивал факт, что это вместилище святого миро. За престолом вместо привычного лика Спасителя или Девы Марии было лишь узкое окно‑бойница, сквозь которое, вероятно, днем изливался свет, но сейчас в его витражном стекле отражалась лишь торжественность внутреннего убранства.

Началась служба. Хором священники прочли «Отче наш». Артем знал наизусть слова этой молитвы, той, что Иисус учил апостолов, знал на трех языках. Но по‑армянски звучащие слова «Отче наш» просто уловил по схожей мелодии и ритму. После началась служба: послушники монастыря, выстроились в две колонны перед пюпитром с раскрытой толстой книгой и, по очереди подходя, мелодично читали – или, скорее, пели – псалмы. Закончив, очередной послушник поворачивался к сидящим сановникам в капюшонах, благоговейно кланялся и уступал очередь следующему. Через какое‑то время все запели хором, в несколько голосов, и эхо, отталкиваясь от стен, звуковой волной ударило Артема так, что невольно пришлось опереться о стену.

«Ого…» – мелькнула светская мысль, оценившая красоту религиозного исполнения. Артем давно задумывался, что такое мысли вообще и на каком языке они говорят с нами. Мозг, услышав пение монахов, по‑английски, вероятно, сказал бы «Wow!» По‑немецки так же. Но ни одно из этих слов, включая русские – «Ого!» или «Ух ты!», не передавало восторга от услышанного.

Не желая впадать в религиозный транс, внутренне включив режим выполнения задачи (он все‑таки здесь выполнял поручение и вел адвокатское расследование), Артем перешел к противоположной стене, чтобы видеть лица священников. Поискал глазами дьякона Ованеса; нашел быстро, попытался поймать глазами, но тот, хоть явно видел Артема боковым зрением, не сделал даже попытки встретиться взглядом. Тогда Артем начал поиск знакомого лица священника, увиденного на перекрестке. Среди участников службы его точно не было. Артем включил сканер знакомых черт среди стоящих вдоль стен мирян, и наткнулся на пронзительный взгляд темно‑карих глаз, вперившихся прямо в него. Буквально секунду длилась эта зрительная дуэль, но Артему было достаточно, чтобы опознать человека. Вблизи от входа в часовню стоял тот самый священник с перекрестка, но в этот раз одетый в черное одеяние, явно не священническое. На нем было длинное пальто чуть ниже колен, простенькое, из‑под которого отчетливо были видны черные шерстяные брюки, завершающие вполне мирскую композицию ботинками на толстой подошве. Артем не мог перепутать, он узнал священника, виденного часом ранее, и готов был поклясться, это – тот самый, правда, сейчас хоть и в длинном одеянии, но не в рясе. Облачение священника нельзя перепутать, ряса – это ниспадающий плащ до самых пят. Вероятно, он или успел переодеться, или просто закатал полы рясы, спрятав их под длинное пальто, превратившись в мирянина. Но главное – Артем вспомнил, где видел раньше это лицо, показавшееся знакомым. Это был тот самый многодетный, ищущий работу или милостыню прохожий с Северного проспекта, шепнувший: «Ты тут аккуратнее, брат. Просто береги себя…»

 

Глава 7. Дьякон Ованес

 

Служба закончилась знакомым тембром «Отче наш». Артем зажег свечу, за этот час впитавшуюся воском в пальцы, воткнул в песчаное дно ближайшего подсвечника‑ванны. Перекрестился справа налево, по‑православному. Подумав, еще раз перекрестился слева направо. Священники потянулись к выходу, тихо переговариваясь, по пути снимая ленты с левого плеча. Миряне, стоявшие во время службы вдоль стен, стайками двинулись на освободившееся место перед алтарем. Кто‑то встал на колени и молился, другие что‑то шептали и осеняли себя крестным знамением. Артем окинул взглядом прихожан, но того самого псевдосвященника с Северного проспекта не опознал.

«Странно… Хотя уже так «странно», что даже «очевидно», – подумал Артем и тоже зашагал к двери.

Дьякон Ованес, успевший надеть поверх рясы свой черный «Найк», поеживался у входа и потирал быстро озябшие худые руки.

– Готовы к трапезе? – спросил он участливо.

– В такое время, до шести вечера, я ужинать не привык, но, слышал, это полезно.

Дьякон Ованес улыбнулся и жестом руки пригласил воспользоваться правильным советом.

Они пошли мимо собора по направлению к гостинице, где остановился Артем. Стемнело быстро и окончательно, перемирие между сумерками и искусственной подсветкой Эчмиадзинского монастыря было прервано без войны, древний храм на время черноты ночи победил многомиллиардную историю солнечного превосходства.

– Почему? – неожиданно для себя спросил Артем.

– Что почему? – не понял дьякон Ованес.

Артем стушевался на мгновенье. Внутренне он уже осознал, что задал дурацкий вопрос, точнее, этот вопрос сам вырвался наружу из вихря разнородных мыслей.