Коробка Кошмаров

На одну лишь только ночь!

Согласишшшшшся мне помочччччь?

Весенний праздник впереди!

Так смотри, не подведи!

 

Он снова протянул вперёд руки, делая какие‑то невероятные движения. Точно колдовал. Где‑то я уже это видела… – …Богомол!

Гэл скользнула с кровати к окну. Лучше уж спрыгнуть со второго этажа!

И замерла.

Сад внизу был подсвечен сотнями разноцветных огоньков. Словно витражная розетка Нотр Дама, он сиял и переливался радужными искрами в молодой зелени. Огни двигались, сплетаясь цветным хороводом вокруг пруда. Карпы, все как один, высунули красно‑белые головы из воды, и, раскрыв рты, следили за небывалым танцем. На листе кувшинки по центру сидела её маленькая девочка и хлопала в ладоши. Приглядевшись, Гэл поняла, что огоньки – светлячки и фонарики. Их несут крошечные фейри, наводнившие сад. Рядом с ними плясали, играя на дудочках, маленькие уродцы неизвестной породы, лягушата и кикиморки. Вот он какой – весенний праздник.

Точь‑в‑точь как на картине безумного Ричарда Дадда, которая висит над рабочим столом Армана в алхимической. Рядом с «Садом земных наслаждений» Иеронима Босха.

 

– Зачем тебе репродукции таких странных картин в лаборатории, милый? – пару лет назад спросила Гэл, обратив на них внимание.

– Это подлинники, детка! Для магического вдохновения годятся только подлинники.

– Я думала они в музее. Это вообще законно?

Арман, заливавший в колбе медный порошок каким‑то реактивом, только выгнул темную бровь.

– А вдруг на них брызнет?!

– Не брызнет. Если будет вдохновение – не брызнет! А когда надоест – верну их на место, – ответил Арман, отсчитав в колбу три капли своей крови и засовывая порезанный палец в рот.

Пока она пыталась как‑то осознать ожившее полотно, Фэйри встал у неё за спиной, тоже глядя вниз. Выше на полторы головы, кожа покрыта бегущими узорами, пересекающимися линиями и змеиными ромбами.

Центробежная сила его мощной магии прижала лопатки Гэл к его груди. Голова пошла кругом.

– Это и есть Весенний праздник? Феям нужны Король и Королева?

Он кивнул и скрестил руки у неё на плечах знакомым жестом – омерзительно‑прекрасный в самом естестве. Притягательный и отвратительный, будто бы преследовавший её на протяжении всей жизни, и наконец, получивший над ней власть.

Алые губы коснулись шеи за ухом, целуя нежно и влажно. Рука скользнула в вырез рубашки, с силой охватила грудь. Он призывно зашипел, готовый к заключительному аккорду. И, преодолев сопротивление, повернул слабо защищающуюся женщину лицом к себе.

От Фэйри вдруг запахло приятно и необычно: нежностью раннего лета, свежим сеном, шиповником после грозы. И дыней.

– Это феромоны! – догадалась Гэл.

Но она же не бабочка в самом деле?! А почему тогда бабочки изо рта… Гэл так удивилась, что позволила себя поцеловать (из чисто научного любопытства! Понять, что у него: язык, хоботок – трубочка, жало?!).

Во рту у него внезапно оказалась живая роза, истекающая сладким соком. И половина досталась Гэл. А язык как язык, только чуть длиннее обычного.

С ней несколько раз такое уже случалось: то, что она на дух не переносила – вдруг начинало нравится! Все сильнее и сильнее. Как и сейчас.

Но, растворяясь в объятиях своего самого сильного страха, Гэл задумалась над тем насколько доктор был прав? Либо ей становится все хуже, и уже невозможно отличить реальность от сновидений надломленной души, либо прекрасная Тварь, готовая овладеть ей в супружеской спальне, живое порождение её кошмаров – почти наверняка дело рук самого Армана. Осенило! Мысли, жаля разъярёнными осами, поползли в голове одна за другой, цепляясь друг за друга.

Почему Гэл решила, что муж простил её?

Просто ей самой хотелось так думать!

Отсудить акции, чтобы лишить и права голоса и любимой работы – тоже месть!

Но Арману её показалось недостаточно!

Он всё рассчитал верно, создавая для неё монстра – она одна, конечно, заявится домой. Увидит телефон мужа – и будет думать, что он тоже здесь. Ляжет на своё место в общей кровати. Заснёт прямо под чудовищной куколкой. А дальше – дело времени. Если жена не умрет от инфаркта сразу, то монстр может её и съесть. Или, того хуже…

Конечно Твари нужна будет Королева, чтобы спарится, оставить в ней личинку следующего Короля Фэйри. Кто знает, сколько длится у них фаза имаго?! Ему нужно торопится! Он сейчас и торопится.

Хор крохотных эльфов, гномов и прочей лесной мелочи громко запел фейский гимн. Требуют своих Короля и Королеву? Вот уж нет! В её жизни бабочек достаточно.

Гэл разозлилась!

Уверенный в победе Фэйри получил сразу головой в переносицу и коленом в пах. Громко зашипев от боли, он откатился на Арманову половину кровати. Из ушибленного носа, фосфорицируя, потекла кровь. Узоры на коже задвигались ещё быстрее. Фэйри, было оскалился на Гэл, но передумал и вздохнул, грустно покачав головой.

Одной рукой он достал из‑под подушки Арманов ночной колпак, промокнул кровь, другой выдвинул верхний ящик тумбочки. Серебряный портсигар с тремя лошадиными головками на крышке, последний подарок Гэл, был с секретом. В корпусе – встроенная зажигалка. Удобнее, чем прикуривать от пальца, как все алхимики. И руки чистые!

Фэйри тщательно изучил разные гильзы папирос за желтыми резиночками держателей, вставил самую длинную в угол рта. И, тряхнув закрытым портсигаром, прикурил от огонька на торце. Он глубоко затянулся и выдохнул дым в форме грифончика. Спальня сразу наполнилась клубами ароматного табака.

Гэл не верила своим глазам.

Следующее кольцо получилось дракончиком, кусающим свой хвост. Потом на середину комнаты вылетел кентавр, догоняющий сирену. В них метил пухлый амур.

Спальня постепенно заполнялась дымными фигурками: призрачный Пегас скакал вокруг Уроборуса, барашки прыгали через белых тигрят, крылатый змей повис под потолком, держа во рту клубящуюся жемчужину. За переливчатым дымом стала уже не видна фигура Фэйри.

Гэл закашлялась, распахнула окно.

Дымовые фигуры, по очереди, выплывали в предрассветные сумерки. Они постепенно теряли форму и становились клочьями утреннего тумана над дальними крышами. Сад тоже опустел. Только припозднившийся гном толкал к воротам скрипучую тележку, полную музыкальных инструментов. И квакала в пруду какая‑то захмелевшая лягушка.